Включили ноутбук, сели. Ян удобно расположился, откинувшись на спинку кресла. Федя с завистью посмотрел на него, сел, наклонившись вперед, опустив локти на колени. Однако вскоре игра настолько увлекла его, что он позабыл обо всех своих неприятностях.
Литвинов три дня провалялся в постели. Ему до чертиков надоело лежать на животе, а повернуться даже на бок было больно.
Наташа не разговаривала с мужем. Спать уходила в комнату для гостей. Олег ходил мрачнее тучи. Он каждый день пытался поговорить с женой, но Наташа ничего не хотела слушать. Произошедшее виделось ей чем-то из ряда вон выходящим, чудовищным, ужасным, и простить супруга она не могла. Олег все дольше засиживался в столовой и пил виски.
Очередным вечером Наташа вошла в комнату и… остановилась на пороге, широко раскрыв глаза. Вся комната была заставлена вазами с пышными букетами роз. Белые, розовые, алые… невозможно много, штук сто пятьдесят. В воздухе разливалось чарующее благоухание. Посреди комнаты стоял Олег. Он медленно подошел к супруге и тихо сказал:
— Я не уйду, пока ты не простишь. Я тебе клянусь, никогда больше пальцем его не трону.
Наташа невольно улыбнулась, но тут же попыталась скрыть улыбку:
— Я не прошу тебя его любить. Но можно же просто относиться по-человечески.
— Я боюсь этого возраста, Наташ. Ты ведь знаешь Рому. Его сыну было пятнадцать, когда он умер от передозировки. И после того случая, помнишь, я не могу Федьке доверять полностью. — Олег взял Наташу за руку, супруги сели на диван. — А тогда я спросонья подумал сначала — воры залезли. Потом когда увидел, что это он… Еще и ключ этот… У Ромы ведь также начиналось. У него сын красть начал, вещи из дома стали пропадать. Он до последнего не верил. Все пытался сына оправдать в своих глазах.
— Неужели ты не видишь, что Федя не такой?
— Ты мать и воспринимаешь его по-другому. Ты все видишь сквозь розовые очки.
— Нет. Нет, Олег, ты не прав.
— Я очень надеюсь, что не прав, — Олег перевел дыхание. — Но в данной ситуации, я считаю, просто необходимо было поговорить с ним по-мужски.
— Это ты называешь «по-мужски»?! — вспыхнула Наташа.
— То есть ты считаешь эту ситуацию нормальной?
— Я не считаю ситуацию нормальной. Но тебе не приходило в голову, что для него этот предмет мог быть очень важен? И он просто не видел другой возможности его вернуть? А ты сам считаешь нормальным то, как ты с ним поступил? И вообще, знай: мне ты сделал также больно, как и ему.
— Ну Наташенька… — Олег, понимая, что так разговор снова зайдет в тупик, ласково заглянул жене в глаза, — ну прости… Хочешь, я для тебя с лестницы упаду? Мне тогда тоже будет больно.
Наташа не выдержала и рассмеялась: Олег сейчас был похож на огромного льва, который подлизывается к хозяйке, как котенок.
— Мне еще только этого не хватало, — уже миролюбиво сказала она.
— И вообще… Я вроде ничего у него не отломил, повреждения поверхностные…
— Давай без черного юмора, — прервала мужа Наташа.
— Ладно. Давай серьезно. На самом деле, что ты делаешь из него девчонку? Эта твоя «музыкальная школа» непонятно в кого его превращает. Что за занятие для парня? И волосы ему обстричь надо.
— Олег…
— Что «Олег»? Машинкой подстричь, один сантиметр оставить — и прекрасная стрижка! Хоть на парня будет похож.
— Перестань, — Наташа улыбнулась. — Зачем ты равняешь его под себя? Он совершенно другой. Давай позволим ему просто быть собой.
— Ради тебя я готов даже на это.
Не успела Наташа ответить, как Олег ее обнял, нежно и страстно поцеловал. Примирение свершилось.
После вынужденного перерыва Федя вернулся в школу. Шрамы на лице, хоть и стали уже не такими красными и воспаленными, все равно были слишком заметны. Как Федя и предполагал, Бочков при первой же встрече обрадованно его оглядел:
— Что, Литвинов, опять за наркотики взялся? Я смотрю, папочка старинные воспитательные меры принимает? Подожди, дай догадаюсь. Розги? Плетка? Ах да! Как же я сразу не сообразил! Проверенное советское средство от плохого поведения: ремень!
Рядом с Бочковым стояла Рашевская… В висках застучало, в глазах помутнело от ярости… Удар был бы очень сильным, если б не одно обстоятельство: стоявшие сзади Поносов и Кравченко (еще один кадр из свиты Костика) крепко схватили Федю за руки. Литвинов дернулся изо всех сил и чуть не закричал от боли: шрамы на плечах еще не зажили до конца. Этот факт не ускользнул от внимательно-насмешливого взгляда Бочкова.
— Да, хорошо твой папочка постарался. Молодец! Передай ему мою личную благодарность.
— Костя, прекрати! — возмущенно прервала его Рашевская.
Бочков повернулся к девушке и понял, что сделал глупость. Его действий она явно не одобряла. Быстро сориентировавшись, Костик небрежно кинул своим приятелям:
— Ладно, свободен.
Те тут же отпустили Федю, беспрекословно повинуясь приказу хозяина. Литвинов задыхался от ярости. Ирина, понимая, что сейчас произойдет, мягко положила руку ему на плечо:
— Федя, не надо. Пожалуйста.
Литвинов, тяжело дыша, опустил глаза. Он не мог на нее смотреть. Было слишком стыдно.
— Ирин, пойдем, — Бочков взял девушку за руку, и они смешались с толпой в коридоре.