Когда поезд остановился на станции Хачмаз и Фархад понял, что до Баку осталось всего несколько часов, слабость охватила все его тело. Страх сковал его мышцы и хотелось ему выскочить тут, на незнакомом перроне, тут, где его никто не знает и не ждет, только бы отдалить тот миг, когда ему предстоит увидеть глаза матери, глаза Иды. Нет, он не сомневался, что они будут счастливы увидеть его живым, и его увечье они просто не будут замечать, всячески подбадривая его. Но этого он и боялся больше всего, что они будут относиться к нему как к больному, улыбаться в глаза и тихо вздыхать за спиною. Поэтому и телеграммы он им не послал о своем возвращении, чтобы они, чего доброго, не вздумали вдруг его встречать. А так у него всегда будет свободное время, чтобы все снова передумать, все взвесить и рассудить. Но он еще раз ошибся. На вокзале его ждали. Он их сразу узнал, еще издали. Шамсяддин Шахсуваров, начальник его отдела и два молодых офицера из их управления стояли в стороне от толпы встречавших прибывший состав, как раз там, где в соответствии с правилами и должен был остановиться восьмой вагон, в котором ехал Фархад. Рядом с ними он увидел свою мать и сердце его больно кольнуло, и если бы не окно, он бы сейчас, не дожидаясь остановки, выпрыгнул. В этот момент он забыл, что одной рукой сохранять равновесие было бы тяжело и он наверное упал бы, но какое это имеет значение, когда ты видишь мать, о которой не думаешь живя рядом и о которой не забываешь вдали. Наконец, поезд остановился, наполнив вокзал клубами пара, и пока он не рассеялся, Фархад был уже на перроне. Вещи ему мешали, и он побросал их там же, у вагона, и побежал к матери. Потом сквозь слезы он мутно различал лица друзей. Они что-то говорили ему, обнимали, стараясь осторожно касаться пустого рукава, заправленного за ремень и... плакали. Иногда он оглядывался, словно ища кого-то глазами, но вокруг он видел лишь незнакомые лица, с любопытством разглядывающие молодого, но почти седого, однорукого капитана.
По дороге домой, Фархад несколько раз пытался, спросить об Иде, но что-то удерживало его. Но чтобы как-то начать разговор, он спросил Шямсяддина:
- Как дома, все в порядке?
- Да, спасибо. Лейли вышла замуж.
- За Гудрята?
- Да, неделю назад.
- Ну, отлично! Поздравляю! Счастья им! Свадьба здесь была?
- Нет, в Вейсяли.
- Ну, как прошло?
- Не знаю. Меня не было.
- Что так?
- Дела, сам понимаешь.
- Молодожены уже вернулись?
- Нет, еще. Завтра вернется Айша. А дети и молодые пока в деревне.
Машина повернула на набережную. Проезжая мимо здания Управления, она остановилась Шямсяддин и молодые офицеры вышли, оставив в машине Фархада и его мать.
- Вы езжайте домой, Коля сегодня в твоем распоряжении, - кивнул он в сторону шофера, - куда надо отвезет.
- Куда вы? Прошу, поехали все вместе, - горячо попросил Фархад.
- Мы зайдем позже, вечером, - как-то робко ответил Шямсяддин. "Что-то не так, - подумал Фархад,- почему он сказал зайдем, а не отпразднуем?", и тоже вышел из машины.
- Мама, ты поезжай домой одна, я приду скоро.
- Но, сынок, отец болен, ждет тебя.
- Успокой его, я приду с ребятами.
...
В Управлении его узнавали все, по одному подходили, жали руку, обнимали, говорили нужные в этом случае слова, и у многих в глазах были слезы. Мужские слезы бывают не от боли и страха, а часто от вида незащищенной красоты, хрупкости и слабости. Глаза их, сухие в минуты опасности, наполняются влагой при виде младенца, уснувшего на груди матери и тихо посапывая сосущего палец вместо соски.
Они все вместе шли к парадной лестнице, и проходя мимо доски объявления Фархад внезапно остановился. Справа от нее в углу стояла тумбочка, задрапированная черным бархатом. На ней, в траурном обрамлении стояла чья-то увеличенная фотография, а рядом в вазе, стоявшей на полу, красные гвоздики. Фархад вначале не узнал его и только подойдя с удивлением прочел : " ... в неравной борьбе с врагами Советской власти, пал славный защитник его идеалов, наш боевой друг Гурген Левонович Саркисян...". На фотографии, которую скорее всего взяли из личного дела, Гурген выглядел значительно моложе, но страх, который всегда был в его глазах, читался и на этой фотографии.
- Когда его, - спросил Фархад, кивая на фотографию. В сердце у него ничего не шелохнулось, с Гургеном он никогда близок не был.
- Дней десять назад. Нашли у дома.
- Застрелили?
- Нет, два ножевых ранения и оба в сердце. Работали профессионалы.
- А мотив?
- Глухо, никаких концов.
Все молча двинулись дальше, и когда поднялись на второй этаж, Фархад, повернувшись к Шямсяддину вдруг сказал:
- Я его видел в последний раз, как раз перед отъездом. Мы тогда были с Идой ...- но не договорил, увидев как Шямсяддин остановился. Он тоже остановился.
- Что встали, пошли, - позвали их сверху.
- Вы идите, мы сейчас, - сказал им Шямсяддин и когда они остались одни тихо сказал:
- Ида погибла, - и потом, глядя прямо в глаза окаменевшего Фархада добавил: - год назад.
...