Ключ дома твоего

Через несколько дней он все выяснил, и был потрясен. То, что он узнал, подтвердило его самые худшие опасения: девушка, действительно была дочерью человека, кровь которого была и на его совести, а с другой озадачила, ведь она была теперь родственницей майора Шахсуварова, его непосредственного начальника. Несколько дней он ходил в раздумьях, сталкиваясь в коридорах управления с Шахсуваровым он, независимо от себя, терялся, и быстро поздоровавшись старался скрыться. Даже один раз поднялся на третий этаж, в кабинет полковника Багдасаряна, чтобы проконсультироваться с ним, но его, как назло отправили в командировку в Нахичевань и вернется он не раньше следующего месяца. И Гургену пришлось самому принимать решение, и принял он его вопреки своей врожденной трусости. Из разных источников стал он собирать информацию о Лейли, и как училась, и где жила, и с кем встречается. Но ничего, за что можно было уцепиться, ему не удалось выяснить. И тогда он поехал в Казах. Благо ни у кого разрешения для этого брать ему не понадобилось, так как находился в отпуске. И не ошибся. Уже на следующий день его внимание привлекло обстоятельство, что в Сеидли в доме старой женщины, матери Садияр-аги, всего несколько лет назад справляли поминки по какому-то человеку. А самое интересное, было то, что человека этого в дом Сугры привез не кто иной, как сам майор Шахсуваров. И загорелись глаза у Гургена, словно у хищника, почуявшего запах крови, скрупулезно стал он собирать сведения о каждой минуте пребывания Шямсяддина в Казахе. И на кладбище побывал Гурген, правда, с трепетом подошел он к могиле Садияр-аги и, пересилив себя, посмотрел на большой, вытесанный из серого камня обелиск и задрожал, страх обуял его, застучали в ознобе зубы, когда увидел он арабскую вязь суры, покрывавшую надгробие. Оглянулся он в страхе, не видел ли кто его здесь, но нет, он был один. Конь, на котором он приехал, мирно пасся невдалеке. На другой могиле, что стояла рядом, и ради которой и пришел сюда Гурген, стоял небольшой камень и не было на нем никакой надписи. Еще два дня ходил из села в село Гурген, расспрашивал людей, и наконец кто-то произнес имя Гара Башира.

Глава одинадцатая

В Баку Гурген возвращался победителем. В душе его звучала музыка, она пела на все лады и не хотел он ее заглушать. Даже ночью в купе, под звук колес, спал он с улыбкой на устах. Теперь он всем покажет, кто есть кто в управлении. Уж он сумеет все так представить, что заплачут многие горькими слезами. "Всех надо убрать, всех, особенно детей, чтобы потом, в будущем, не мерещились они, - строил он себе планы, - дядя Карен должен помочь. Только бы он вернулся". И потом не раз подбадривая себя, " ишь, что вздумал, врага Советской власти через всю республику под охраной провез. А может, потому и могли раньше Гара Башира ликвидировать, что помогал ему Шахсуваров? Точно, как мне раньше в голову это не приходило? Видать, всегда помогал! И он и другие. Все они - Враги!" На рассвете сошел он с поезда, домой идти не хотелось, а больше идти было некуда. Не было у него в этом городе друзей, не знал он двери, которая с радостью открылась бы перед ним, чужой он был всем на всем белом свете.

- Отец, отец, мы здесь, - раздалось сзади и он, с удивлением, повернулся. Мальчик лет семи бежал в его сторону, широко раскинув руки, а сзади его спешила женщина, держа на руках маленькую девочку. Гурген вначале опешил, не понимая, что происходит, и только когда мимо него, навстречу к ним промчался молодой мужчина и, схватив мальчугана высоко поднял над головой, а затем крепко поцеловав, прижал к груди, он понял, что обознался. И тогда его охватила ярость, злобно посмотрел он на этого человека, словно пытался запомнить его лицо, простое, добродушное, каких тысячи вокруг, но для этой семьи не было его родней. Проходя мимо них, Гурген задел плечом этого мужчину, но он даже не повернулся к Гургену, ни он, ни женщина, которая подойдя, прижалась к нему головой. Он что-то шептал ей на ухо, а она в ответ смущенно улыбалась, глядя на него счастливыми глазами. А дети, радостные и возбужденные пытаясь привлечь внимание отца, без конца теребили его за полу пиджака.