Ключ дома твоего

За пять месяцев, что провел Фархад в осажденном Мадриде, он многое понял. Главное он понял, что там, дома он многое делал неправильно, ему нельзя было ждать, что они с Идой должны были уже давно быть вместе, а все родительские благословения - это все лишнее. Здесь, на войне, это выглядит смешным, бессмысленным, ибо во время атаки или под обстрелом, когда ты кричишь, чтобы заглушить страх, только воспоминания о любимой заставляют тебя замолкнуть. Ида была первой, кого он вспоминал сразу после каждого боя. Еще он стал часто вспоминать Аллаха, о котором в том мире он почти забыл. "Жив, жив, о Аллах, слава тебе. Я вернусь, обязательно вернусь, Ида", повторял он себе как заклинание.

И еще, на войне, хочется любить, и никто этого не стесняется, ни мужчины, ни женщины. Каждый понимает другого и смеются они, рыдают от счастья, отдаваясь под бомбежками, бросая вызов смерти, которую уже больше не боятся.

"Над всей Испанией безоблачное небо" - передавала в эфир радиостанция Сеуты 18 июля 1936 года слова, ставшие для испанцев роковыми. Через пять дней в Бургосе Франциско Франко сформирует свое правительство, и по всей Испании прольется кровь. Фархад вспоминал эти слова каждый раз, когда на его глазах взлетал в небо грузовик с солдатами, в который попадал снаряд, или разлетался тротуар, по которому еще мгновенье назад бежали женщины и дети. Но самый страшный день на войне он переживет не здесь в Мадриде (хотя видеть, как город-красавец, не похожий на его родной Баку, но такой же величественный, превращается в свалку мусора, было для Фархада больно) а после, когда он в составе небольшой группы партизан выходил из окружения после удачной операции. В тот день они почти подошли к линии фронта, хотя сказать, где была эта линия, было трудно. Люди в селах уже и не понимали, кто сейчас в селе - республиканцы или франкисты, так скоро они сменяли друг друга. Услышав вдали глухие орудийные выстрелы, они еще с вечера поменяли маршрут, решив обойти опасное место справа вдоль ущелья, покрытого густым лесом, через который протекала бурная река. Она с шумом катилась по камням, что устилали ее дно, и была белой от пены. Ночь они провели на ее берегу, а утром, когда Фархад, проснувшись, спустился к реке, он увидел там всех своих товарищей. Одни из них стояли, другие сидели, а некоторые были на коленях. Сначала Фархад ничего не понял, почему они так уставились на реку и молчали, потом присмотрелся - и ужас охватил его. Воды реки были алыми, не отдельными пятнами, нет, она вся была в крови. В безмолвной тишине, что окружала их, кровавый поток выглядел зловеще: казалось, ад, разлившись, изливался на все человечество, и замолкло оно в ужасе и оцепенении.

- Это наши? -спросил кто-то.

- Это Испания, - ответили ему.

...

За время, что Фархад прожил в Испании, он полюбил этот сильный, красивый и гордый народ. Особенно ему нравились простые испанцы, крестьяне, ремесленники, рабочие. Ему с ними было легко. Может, действительно, пролетарии всех стран похожи друг на друга и интересы их совпадают? Разве нужна крестьянину эта война, - задавал он себе вопрос. Зачем она ему? Скоро время сева наступит, а земля еще не готова, травой все заросло, а люди, вместо того чтобы на тракторах пахать, танками раздавили поля и снарядами изуродовали пашни. Кто же заставил их взять в руки винтовки и сражаться друг с другом? Разве вчера не вместе сидели они на корриде или на футболе? Не вместе танцевали зажигательные танцы Испании, хлопая себе в такт? И кто бы не победил в этой войне, разве крестьянин перестанет сеять хлеб? Так зачем ему эта война? Ведь для него ничего не изменится. Война нужна тем, кто правит народом, пришел к выводу Фархад, и нужна ради власти. Неужели власть так сладка, что стоит тысячи жизней своих же сограждан? И разве для этого матери рожают детей, чтобы потерять их в братоубийственной войне, в которой победителей не будет, а будет один бесконечный стыд, ибо во время гражданских войн люди против своих сограждан делают столько подлости, сколько не сделает ни один враг. И что он сам делает на земле этих людей? Зачем он здесь, и воюет с этой стороны баррикады, стреляя сам и заставляя стрелять других в противоположную сторону? И стреляют же все, не думая, что и там испанцы, и убивая другого, они на самом деле убивают свой народ. Вон лежит у обочины девушка, снарядом убило ее еще утром, молодая совсем, еще и полюбить по настоящему не успела, и родить не смогла. А может, она должна была стать матерью второго Сервантеса или Лопе де Вега? Нет, не появится уже на своем Россинанте великий мечтатель Дон Кихот. Оскудела земля Испании еще на одного не родившегося гения...