Ключ-город

Вообще в гарнизоне прибавилось много новых людей. Среди них Володя сразу заметил двух артиллеристов. Один — пожилой, с крупным морщинистым лицом. Он носил суконную буденовку с высоким шишаком и разлетающимися у подбородка застежками. По поводу этой буденовки кто-то сказал, что она «не по форме», и предложил артиллеристу обычную ушанку. На это последовал вразумительный ответ:

— Вишь, какое дело, сынок, мне в ней теплее. А что касается прочего, так буденовка бойцу Красной Армии всегда по форме.

Звали его Калинин Константин Иванович.

Другой артиллерист, Виталий Зосимов, высокий, тонкий, с быстрыми карими глазами, по возрасту — сверстник Иринушкину. Виталий тоже за несколько дней до начала войны закончил школу, но не в Ленинграде, а на Волховстрое.

Несмотря на молодость, Зосимов был уже обстрелян. В крепость его прислали после ранения, полученного под Урицком.

С ним Володя разговорился. Виталий охотно рассказывал о себе и тут же спрашивал:

— А ты из какой школы? Где воевал? Имеешь ранения?..

В эти дни все в Орешке, и «старички», и вновь пришедшие, жили в больших хлопотах. Как к трудному боевому делу, готовились к весне. Ледоход не должен застать гарнизон врасплох.

Остров на неделю, если не больше, будет отрезан от материка, подвоз припасов станет невозможным. Предстояло в готовности встретить это время, чреватое всякими неожиданностями.

Разумеется, особенно много хлопот выпало на долю старшины. Воробьев с вечера уходил в Морозовку и возвращался засветло. Он облазал все склады боепитания, бесконечно надоел интендантскому начальству. Где в долг, где под расписку, иногда же, как он говорил, «под ей-богу» забирал консервы, муку, сухари.

По ночам на остров переправляли мешки с «довольствием», металлические запаянные ящики с патронами.

В последний раз Иван Иванович шел в крепость по движущемуся льду с шестом в руках.

На берегу он вытряхнул из сапог воду, взглянул на только что пройденную протоку и невольно поежился. Там громоздились льдины. Местами кипела вода.

Двое суток в Орешке не разговаривали, а кричали. Стреляли и не слышали выстрела. Только отдача, толчок в плечо свидетельствовали, что пуля пошла в цель. Мины взрывались беззвучно, осколки беззвучно ломали камень. Рев и грохот ледохода поглотили все звуки. Зеленая лавина ринулась на остров. Казалось, она размоет, раздавит этот клочок земли…

Молоденький боец, данный Иринушкину во вторые номера, жестами объяснял пулеметчику, где у гитлеровцев блиндажи, окопы.

Володя всматривался. Боец, наверно, находился в крепости несколько дней; ему нравилось, что он вот такой обстрелянный, бывалый.

У Володи закружилась голова. Ему почудилось, что река остановилась, застыла на месте, с опрокидывающимися льдинами, с летящими в небо всплесками. Она не движется. А крепость, как корабль, сорванный с якорей, мчится, мчится без удержу.

Иринушкин растер лоб, щеки и стал наблюдать за немецкими траншеями. Он нацелился совсем не в том направлении, куда показывал второй номер, а в покатый, малозаметный бугор. Там сразу же закопошились, блеснуло холодным стеклянным светом.

— Ты здешний, что ли? — крикнул боец, придвигаясь ближе.

— Все мы здешние! — ответил Иринушкин.

Ленты таяли в пулемете. На дуле не угасал огонек. Но и он был беззвучен.

Большую льдину повернуло ребром и выбросило к самому пролому. Она рассыпалась яркими, блестящими иглами.

Г Л А В А XVI НЕОБЫКНОВЕННАЯ ЭКСКУРСИЯ

В огромном и совершенно пустом корпусе, так называемом Четвертом тюремном, спешно оборудовали комнату, назначение которой пока оставалось неизвестным.

Окна, выходящие во двор, забили картоном, оставив проемы для света. Со стен соскоблили многолетнюю копоть. Гвоздями прикрепили плакат: боец в пилотке устремлял указательный палец прямо на смотревшего и спрашивал: «Ты записался в народное ополчение?»

По смыслу плакат не подходил ни ко времени, ни к месту, и кто завез его в крепость, определить невозможно, только другого не нашлось. Повесили этот.

Посредине комнаты поставили стол, настоящий стол, но у него не хватало ножки. Ее заменили аккуратно подогнанной доской. На столе лежали газеты, домино, шахматная доска с расставленными фигурами.

Притащили полдюжины железных кроватей. Таких кроватей в крепости — множество, в каждой камере по штуке. Но они были прикреплены ножками к бетонному полу, выворотить их оказалось не так-то легко.

Ни тюфяков, ни простыней, конечно, не нашлось.

Устройством комнаты ведал Иван Иванович. На вопросы любопытных он многозначительно хмыкал, воздерживаясь от всяких объяснений.

Когда Воробьев на двери с маленьким круглым глазком написал мелом: «Комната отдыха», все стало окончательно непонятным.

Очень не вязались эти представления: «война» и «отдых». Уж не собираются ли санаторий оборудовать под носом у противника?

Правда, о санатории думать не приходилось. Но в этой комнатенке постарались создать все возможное для отдыха. Кто же осудит за то, что возможным оказалось немногое?