Ключ к полям

Чио вскрикнула, стала вырываться из цепких Тимовых объятий. Минут десять ушло на то, чтобы заставить ее признать старого знакомого. Переложив свое мокрое бремя на толстые плечи Черныша, мы вышли в коридор.

— А что, позвонить ему нельзя? — зашептала я.

— Мобильный, разумеется, отключен.

— А если позвонить по городскому, в этот клуб?

— Занято. Там все время занято.

— Надо же, «Язычок Коломбины»… А где это?

— В центре. — Закурив, Тим уселся на мое одеяло.

— Да нет, это вообще на набережной, — замотал головой Лева.

— Не на набережной, а на Гагарина, сразу за «Макдоналдсом».

— Точно, на набережной — «Балаганчик», — вспомнил Лева.

— В черепушке у тебя балаганчик. Ладно, все это не важно, — устало протянул Тим. — А важно то, что заведение это закрытое, самое закрытое из всех закрытых, и таким отъявленным маскулиновым отродьям, как мы с тобой, туда путь заказан.

— Туда не пускают мужчин? — спросила я.

— И даже некоторых женщин.

— Некоторых?

— Тех несчастных конформисток, что по слабоумию продолжают интересоваться подлецами мужеского полу.

— И как же можно вычислить, кто «слабоумный», а кто нет?

— У них это на лбу выведено, огненными литерами. К тому же, там в дверях стоят две большие купальщицы, в духе Пикассо, и одним взглядом ставят тебе диагноз.

— А как же Бип?

— Бип — статья особая. Он для них подружка, сын полка и мать Тереза в одном лице. Вот и сегодня там, кстати, День рождения какой-то не то Сони, не то Мартовской зайчихи.

— Ты говоришь, вас туда не пустят…

— Вот именно, Жужонок.

— Но туда пустят меня.

Тим ухмыльнулся, махнул рукой. Потом, присмотревшись ко мне, посерьезнел.

— Ты это серьезно, Жужуньчонок?

— Серьезнее некуда.

— Да брось! Не смеши народ! Они тебя живьем слопают… Да ты посмотри на себя, блаженная! Тоже мне, Сапфо.

— А что, по росту подходит…

— А ты, Дылда, не вмешивайся.

— Я, конечно, не фиалкокудрая, но слопать меня не так-то просто. Я еду.

— Нет, не едешь.

— И я с ней, — загорелся Лева, с опаской глядя на дверь, за которой поскуливала Чио.

— Ни-ког-да, — отрезал неумолимый Тим.

— А что, это идея, — подхватила я. — Ну подумай, Тим: кто-то должен остаться дома: Черныш сам не справится. От меня мало толку, а Лева на грани обморока.

Лева энергично закивал:

— А если он поедет, будет кому в случае чего отомстить за мою смерть.

— Никто никуда не поедет, — отчеканил Тим и затушил окурок.

Через десять минут мы с Левой уже вовсю обсуждали «Диспозицию к атаке неприятельской позиции позади „Макдоналдса“, 20 июля 2006 года» на заднем сиденье такси. Так как неприятель опирается левым крылом своим на автобусную остановку, а правым крылом тянется вдоль китайской стены девятиэтажек, позади находящихся там каштанов, а мы не превосходим нашим левым крылом его правое, а еще менее — левое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы проникнем внутрь опасного притона «Язычок Коломбины» (далее просто Притон) и, внеся сумятицу в стройные ряды врага (далее просто Врага), опрокинем если не эти самые ряды, то хотя бы пару стаканчиков чего-нибудь согревающего. Впрочем, Леве стаканчики не светили. Оставаясь на стреме, он должен был согреваться огнем собственной самоотверженности и другими подручными средствами, не забывая о сонном шофере и его буланом коне. Я в свою очередь не менее стройными, чем у Врага, рядами марширую ко входу и далее, мимо купальщиц, в самые недра Притона, внутренняя топография которого ни Тиму, ни Леве хорошо известна не была, и посему некоторые навыки герл-скаута (съедобные травы, огонь без спичек, знание сторон света, всех двух) мне не повредят. В качестве эпилога, дабы ослабить напряжение, вызванное усиленной работой мысли, Лева рассказал, что же все-таки произошло и какого черта.

— Я уже спал, когда она прибежала на кухню (Лева спит на кухне), голая, скользкая, как русалка, с мокрыми волосами, и стала кричать про какую-то черную птицу. Я не переношу крик, ты знаешь, а женские заплаканные лица меня просто сводят с ума. Она так рыдала, я никогда не видел, чтобы так рыдали: еще немного — и разлетится на куски. Я закутал ее в свою простыню и отвел в ее комнату. А она все плакала, все кричала… Из ее бормотания я понял только, что она принимала ванну, а когда вынула пробку, увидела, точнее, ей показалось, что увидела, как на нее снизу смотрит какая-то птица — «черная птичка» по ее словам — и что эта птица отвратительно пропищала, чтоб ее выпустили. Я попытался дать ей воды, думал, это ее успокоит немного. А она завизжала еще громче и разбила чашку. Это был кошмар… Потом вернулся Тим и тоже стал расспрашивать и уговаривать ее выпить успокоительное, но она мотала головой, кусалась и била стаканы, один за другим… Потом потребовала, чтоб мы вынули птицу, что она там задохнется, утонет, будет пищать всю ночь. Я сходил в ванную, ну, мало ли что. Никакой птицы там конечно же не было… А дальше она уже ничего не просила, а просто кричала и плакала, и Тим сказал, что сходит к тебе и мы попробуем впихнуть в эту несчастную успокоительное. Ну, а дальше ты знаешь.