Чио вскрикнула, стала вырываться из цепких Тимовых объятий. Минут десять ушло на то, чтобы заставить ее признать старого знакомого. Переложив свое мокрое бремя на толстые плечи Черныша, мы вышли в коридор.
– А что, позвонить ему нельзя? – зашептала я.
– Мобильный, разумеется, отключен.
– А если позвонить по городскому, в этот клуб?
– Занято. Там все время занято.
– Надо же, «Язычок Коломбины»... А где это?
– В центре. – Закурив, Тим уселся на мое одеяло.
– Да нет, это вообще на набережной, – замотал головой Лева.
– Не на набережной, а на Гагарина, сразу за «Макдоналдсом».
– Точно, на набережной – «Балаганчик», – вспомнил Лева.
– В черепушке у тебя балаганчик. Ладно, все это не важно, – устало протянул Тим. – А важно то, что заведение это закрытое, самое закрытое из всех закрытых, и таким отъявленным маскулиновым отродьям, как мы с тобой, туда путь заказан.
– Туда не пускают мужчин? – спросила я.
– И даже некоторых женщин.
– Некоторых?
– Тех несчастных конформисток, что по слабоумию продолжают интересоваться подлецами мужеского полу.
– И как же можно вычислить, кто «слабоумный», а кто нет?
– У них это на лбу выведено, огненными литерами. К тому же, там в дверях стоят две большие купальщицы, в духе Пикассо, и одним взглядом ставят тебе диагноз.
– А как же Бип?
– Бип – статья особая. Он для них подружка, сын полка и мать Тереза в одном лице. Вот и сегодня там, кстати, День рождения какой-то не то Сони, не то Мартовской зайчихи.
– Ты говоришь, вас туда не пустят...
– Вот именно, Жужонок.
– Но туда пустят меня.
Тим ухмыльнулся, махнул рукой. Потом, присмотревшись ко мне, посерьезнел.
– Ты это серьезно, Жужуньчонок?
– Серьезнее некуда.
– Да брось! Не смеши народ! Они тебя живьем слопают... Да ты посмотри на себя, блаженная! Тоже мне, Сапфо.
– А что, по росту подходит...
– А ты, Дылда, не вмешивайся.
– Я, конечно, не фиалкокудрая, но слопать меня не так-то просто. Я еду.
– Нет, не едешь.
– И я с ней, – загорелся Лева, с опаской глядя на дверь, за которой поскуливала Чио.
– Ни-ког-да, – отрезал неумолимый Тим.
– А что, это идея, – подхватила я. – Ну подумай, Тим: кто-то должен остаться дома: Черныш сам не справится. От меня мало толку, а Лева на грани обморока.
Лева энергично закивал:
– А если он поедет, будет кому в случае чего отомстить за мою смерть.
– Никто никуда не поедет, – отчеканил Тим и затушил окурок.
Через десять минут мы с Левой уже вовсю обсуждали «Диспозицию к атаке неприятельской позиции позади „Макдоналдса“, 20 июля 2006 года» на заднем сиденье такси. Так как неприятель опирается левым крылом своим на автобусную остановку, а правым крылом тянется вдоль китайской стены девятиэтажек, позади находящихся там каштанов, а мы не превосходим нашим левым крылом его правое, а еще менее – левое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы проникнем внутрь опасного притона «Язычок Коломбины» (далее просто Притон) и, внеся сумятицу в стройные ряды врага (далее просто Врага), опрокинем если не эти самые ряды, то хотя бы пару стаканчиков чего-нибудь согревающего. Впрочем, Леве стаканчики не светили. Оставаясь на стреме, он должен был согреваться огнем собственной самоотверженности и другими подручными средствами, не забывая о сонном шофере и его буланом коне. Я в свою очередь не менее стройными, чем у Врага, рядами марширую ко входу и далее, мимо купальщиц, в самые недра Притона, внутренняя топография которого ни Тиму, ни Леве хорошо известна не была, и посему некоторые навыки герл-скаута (съедобные травы, огонь без спичек, знание сторон света, всех двух) мне не повредят. В качестве эпилога, дабы ослабить напряжение, вызванное усиленной работой мысли, Лева рассказал, что же все-таки произошло и какого черта.
– Я уже спал, когда она прибежала на кухню (Лева спит на кухне), голая, скользкая, как русалка, с мокрыми волосами, и стала кричать про какую-то черную птицу. Я не переношу крик, ты знаешь, а женские заплаканные лица меня просто сводят с ума. Она так рыдала, я никогда не видел, чтобы так рыдали: еще немного – и разлетится на куски. Я закутал ее в свою простыню и отвел в ее комнату. А она все плакала, все кричала... Из ее бормотания я понял только, что она принимала ванну, а когда вынула пробку, увидела, точнее, ей показалось, что увидела, как на нее снизу смотрит какая-то птица – «черная птичка» по ее словам – и что эта птица отвратительно пропищала, чтоб ее выпустили. Я попытался дать ей воды, думал, это ее успокоит немного. А она завизжала еще громче и разбила чашку. Это был кошмар... Потом вернулся Тим и тоже стал расспрашивать и уговаривать ее выпить успокоительное, но она мотала головой, кусалась и била стаканы, один за другим... Потом потребовала, чтоб мы вынули птицу, что она там задохнется, утонет, будет пищать всю ночь. Я сходил в ванную, ну, мало ли что. Никакой птицы там конечно же не было... А дальше она уже ничего не просила, а просто кричала и плакала, и Тим сказал, что сходит к тебе и мы попробуем впихнуть в эту несчастную успокоительное. Ну, а дальше ты знаешь.