Ключ к «Ребекке»

Джейкс отправился давать распоряжения. Дожидаясь его возвращения, Вэндем думал о Соне. Его интересовало, из каких источников она черпала силы для того, чтобы противостоять ему. Независимо от того, лгала она или говорила правду, она должна была выглядеть напуганной, сбитой с толку и готовой к сотрудничеству. Конечно, ее известность в какой-то мере служила ей защитой; в то же время, строя свою защиту на собственной популярности, она все равно должна была проявить неуверенность и отчаяние, поскольку сидение в одиночной камере ни для кого не проходит бесследно – особенно для знаменитостей, – ведь внезапная изоляция от столь привычного, сверкающего мира только усиливает их доселе тайные сомнения в том, что этот сверкающий мир является чем-то реальным.

Так что же придавало ей силы? Он мысленно прокрутил допрос с самого начала. Соня сорвалась, когда он спросил ее о возрасте. Совершенно ясно, что талант позволил ей продержаться дольше той возрастной отметки, на которой посредственные танцовщицы сходят со сцены; возможно, она испытывает страх перед быстротекущим временем. Здесь ответ искать напрасно. Во всех остальных эпизодах допроса она вела себя спокойно и равнодушно, если не считать улыбки по поводу его бинтов. А в конце она все-таки не выдержала и взорвалась; но и тогда она управляла своей яростью, а не наоборот. Он мысленно увидел ее лицо в тот момент, когда она накинулась на него. Какое выражение было на этом лице? Не просто ярость. И не страх.

Вдруг он понял: ненависть.

Она ненавидела его. Но ведь он был для нее никем – обычным британским офицером. Отсюда можно было заключить, что она ненавидела всех британцев. И эта ненависть давала ей силы.

Вдруг Вэндем почувствовал, что устал. Он тяжело плюхнулся на стоявшую в коридоре скамью. А откуда он должен черпать силы? В Сониной ненависти было что-то патологическое. У него же не было такого источника. Спокойно и рассудительно он представил себе, что на самом деле поставлено на карту. Он представил нацистов, входящих в Каир, сотрудников гестапо, рыщущих по улицам, египетских евреев, которых сгоняют в концлагеря, фашистскую пропаганду по радио…

Такие люди, как Соня, воспринимали присутствие британцев в Египте точно так же. Конечно, это неудачное сравнение, но если попытаться посмотреть на ситуацию глазами Сони, то можно найти немало общего: нацисты считали евреев недочеловеками – британцы же говорили, что черномазые – как дети; в Египте, как и в Германии, не было свободы печати; у британцев, как и у немцев, существовал политический сыск. Перед войной Вэндему приходилось слышать, как в офицерской столовой велись одобрительные разговоры о политике, проводимой Гитлером: его не любили не за то, что он – фашист, а за то, что он был капралом в армии и маляром на гражданке. Негодяи есть везде, иногда они приходят к власти, и тогда с ними приходится сражаться.

Такая философия была рациональна, но на подвиги она все равно не вдохновляла.

Анестезия на раненом лице Вэндема начинала «отходить». Он чувствовал, как щеку пересекает четкая линия острой боли, словно от ожога. Кроме того, у него разболелась голова. Он надеялся, что Джейкс долго будет отсутствовать, устраивая освобождение Сони, а он в это время посидит на скамейке и отдохнет.

Он вспомнил о Билли. Ему не хотелось, чтобы сынишка завтракал в одиночестве. «Может быть, я не буду спать до утра, – подумал он, – отведу его в школу, потом пойду домой и посплю». Что будет с Билли, если придут нацисты? Они заставят его презирать арабов. Теперешние учителя Билли не являются большими поклонниками африканской культуры, но все же у Вэндема есть возможность объяснить своему сыну, что люди, отличающиеся от него по признакам расы, не обязательно глупее его. Что будет в нацистской школе, когда Билли поднимет руку и скажет: «Простите, сэр, но мой папа говорит, что дурак-англичанин ничем не отличается от дурака-араба»?

Затем мысли Вэндема обратились к Элин. «Несмотря на то, что она содержанка, Элин может выбирать своих мужчин, и, если ей не нравится то, чего они хотят от нее в постели, она может вышвырнуть их вон. В борделе или в концлагере у нее уже не будет такого выбора…» От этих мыслей его передернуло.

«Да, мы не очень привлекательны, особенно в роли колонизаторов, но нацисты все равно хуже, знают об этом египтяне или нет. И с ними нужно сражаться. В Англии порядочность медленно набирает силу – в Германии она делает большой шаг назад. Подумай о людях, которых любишь, и все станет ясно. Вот откуда нужно брать силы. Сейчас важно не заснуть. Пора вставать», – приказал себе Вэндем и поднялся на ноги. Вернулся Джейкс.

– Она англофобка, – неожиданно произнес Вэндем.

– Простите, сэр?

– Соня. Она ненавидит британцев. Я не верю в то, что она случайно подцепила Вольфа. Пойдем.

Вместе они вышли из здания. Снаружи было еще темно. Джейкс сказал:

– Сэр, вы очень устали…

– Да, я очень устал. Но с головой у меня все в порядке, Джейкс. Отвезите меня в центральный полицейский участок.

– Слушаюсь, сэр.