Ключ Лжеца (ЛП)

– Я могу завоевать его, – говорит Алиса, по-прежнему глядя поверх дворцовых стен на улицы Вермильона. – Я могла бы провести свои армии из одного конца в другой.

– Когда повзрослеешь, – говорит Гариус покровительственным тоном старшего брата, – ты поймёшь, как работает мир. Его не завоёвывают мечом. Армии – это последнее средство, когда исход уже предрешён. Деньги – вот кровь Империи…

– Империя разрушена. Она была разрушена прежде, чем мы родились. И ради золота копошатся торговцы, а войны выигрывают солдаты. Ты просто одержим деньгами, потому что отец дал тебе сто крон, а ты их умножил. Тебя это волнует только потому…

– Потому что я рождён калекой, да. – Улыбка Гариуса кажется искренней. – Разрушенным, как империя. Но всё равно, я прав. Деньги – это кровь Империи, и каждой её части, каждого королевства, каждой страны, где есть промышленность, которой хватит, чтобы вооружать и снаряжать существенную армию. Деньги – кровь народов, и человек, который это понимает, который их контролирует – контролирует будущее. Выпусти кровь из страны, и она довольно скоро рухнет.

Они оба оборачиваются в сторону комнаты. Я тоже оборачиваюсь, ослеплённый на миг темнотой после яркого дня.

– Я прав. Скажи ей, что я прав, – Гариус произносит имя, но оно проскальзывает мимо меня, словно специально избегает моих ушей.

Отвечает ему Алиса.

– Он не прав. Решают войны, и когда я стану королевой, то поведу свои армии в Вьену и восстановлю империю. – Хмурый взгляд напоминает мне выражение её лица, когда она смотрела со стен Амерота на войска царя Келджона, меньше десяти лет спустя.

Теперь я вижу, к кому обращаются бабушка и двоюродный дедушка Гариус. Бледная девочка, болезненно худая, с отвислыми бесцветными волосами, того же возраста, что и Гариус. Она не смотрит на них – она смотрит на меня. Её глаза поразительны – один зелёный, другой голубой, и оба нереальных оттенков, словно взятых из какого-то чужого места.

– Не будь так уверена, что станешь королевой, сестрёнка, – говорит Гариус весёлым тоном, но за улыбкой слышна боль. – Когда отец увидит, что я сделал с его вложениями, он…

– Он просто дал денег, чтобы тебе было чем заняться, – говорит Алиса. Она мрачно хмурится, словно произносить суровую правду оказалось не так приятно, как она думала.

– Отец знает, что король должен править экономикой так же, как и людьми… – Гариус замолкает и смотрит в сторону сестры-близнеца. – Я мог бы быть королём…

Молчаливая Сестра невозмутимо смотрит, те странные глаза долгое время от него не отрываются. В конце концов она едва заметно качает головой и отводит взгляд. Лицо Гариуса разочарованно замирает. Под деформированным лбом он почти симпатичный.

– Я буду королём. – Он снова поворачивается к городу за окном. – Ты не видишь всего!

Они втроём стоят в этой тусклой комнате башни, где живым кажется только яркое квадратное пятно света от окна на полу.

Меня что-то беспокоит – я где-то должен быть, должен что-то делать.

– Просыпайся.

Я оглядываюсь посмотреть, кто из них это сказал, но все они погружены в свои мысли.

– Просыпайся.

Я вспоминаю тёмную улицу, ползущих мёртвых тварей, лежащую на дороге ведьму.

– ПРОСЫПАЙСЯ!

Я попытался проснуться, хотел широко открыть глаза, со всей своей решительностью стараясь выплюнуть кровь изо рта и стряхнуть оковы бабушкиных воспоминаний.

– Просыпайся. – Я открыл глаза и посмотрел на Хеннана. – Подъём. – От паники я вмиг вскочил на ноги, пошатнулся и добрался до стены дома, чтобы не упасть. Какой-то части меня ещё казалось, будто она в той комнате в башне.

– Сколько?

– Вечность! – Хеннан посмотрел на меня. Его лицо было грязным и взволнованным. Он спас фонарь, когда я падал, хотя выглядел тот довольно помятым.

Я взглянул на небо – по-прежнему бархатное и усыпанное звёздами.

– Не могло же пройти больше часа? – Заклинание Кары могло неделю продержать меня на спине. Она так и планировала? Возможно, я стал менее восприимчивым. – Два часа?

Хеннан пожал плечами.

– Пошли. – Я схватил фонарь и пошёл вперёд. Меня преследовали голоса Гариуса и Красной Королевы, звучали где-то глубоко за воображением.

Я спешил, поворачивая случайным образом, и раскрывал фонарь только когда показывалась очередная преграда – в остальное время сломанный кожух пропускал достаточно освещения, чтобы мы не врезались в стены. Я не отрывал взгляда от пятна света перед собой – стоило мне глянуть на темноту, как я видел в ней очертания комнаты Гариуса. Тогда он казался менее искалеченным, но отлично понимал, что такой изуродованный король никогда не сядет на трон. Но всё же взрослым часто сложно представить детские мечты. Дети в обеих руках несут свои хрупкие мечты перед собой, ожидая, когда мир поставит им подножку.

Я бежал, преследуемый жизнями и мечтами других людей, и всякий раз, как замедлялся, они меня настигали, бурлили вокруг меня, наполняя ночь, так что мне приходилось продираться через эти образы, через запахи, воспоминания о прикосновениях, изо всех сил сопротивляясь, чтобы они меня не затащили в один из этих бесконечных снов, которые изводили меня во время путешествия на юг.