Ключ от бездны

Анна Мотыгина тоже пришла сама по себе и села у него в ногах, понемногу вокруг могилы стал собираться мертвецкий народ, пришел дед Григорий в поеденной земляными насекомыми шапке-ушанке, что нахлобучила ему в морге на голову безумная жена Анисия Федоровна, до сих пор еще здравствующая, и Виктор Севрюгин пришел, обходчик железнодорожных путей, которому тепловозом отрезало левую руку по локоть и сломало позвоночник, в усы Виктору неясно как постоянно набивается земля, будто он роет ее ртом, а он вовсе не роет; пришел и мальчик Костя, попавший под автобус, когда перебегал улицу, лицо его совершенно стерлось после того, как тяжелая машина несколько секунд терла мальчика головой об асфальт; пришли старушки: Настасия Павловна, Мария Петровна и Серафима Антоновна, все маленькие, сухонькие, в черных платьицах и платочках, совсем почти не изгнившие, потому что с постной жизни в них и гнить-то было нечему; пришла Валентина Горлова, воспитательница детского сада, что умерла от рака, которая всю жизнь испытывала тягу ко всему извращенному и немому, а после смерти — уверовала, да так сильно, что едва могла опомниться от вожделения к Господу Богу, даже выла по ночам из могилы в сторону церквей, высовывая из земли один только сложенный будто в поцелуе рот; явился даже Алексей Яковлевич, ветеран Великой Отечественной, озлившийся после смерти на своих родных за то, что они не захоронили вместе с ним орденов и медалей, чтобы предстать ему перед темной силой при полном параде, а так вышло, будто Алексей Яковлевич непонятно кто. Еще явилась маленькая девочка Раечка, умершая пяти лет от роду от порока сердца, такая несчастная, что и в могилке часто плачет, бывает, и день целый напролет, покоя не даст старухам, что приходят за могилами ухаживать, ноет и ноет де-то в глубине земли, и до того она всем опротивела, что милиция уже несколько раз бралась перекапывать могилы, да без толку, Раечку не сыщешь — как почует, что лопаты скребут — затихнет и уползет норой подальше — боится, что поймают и снова станут уколы в больнице делать, снова будет доктор с бородой приходить и над подушкой стоять, когда Раечке было плохо, стоял себе молча и стоял, смотрел на оцепеневшую в смертельном страхе девочку, иногда еще пальцем поту немного с лица у нее брал — и на язык пробовал, боится ли Раечка по-настоящему, или только притворяется. А однажды, когда она совсем дрожала, как осиновый листик, ручками вцепилась в одеяльце, чтобы хоть за него удержаться, так бородатый доктор палату на ключ запер, достал из штанов толстого волосатого червя и показал Раечке, а она поняла, что этот червь и есть ее смерть, которая страшная и непонятно зачем нужна. Тогда доктор червя обратно в штаны засунул и ушел, Раечку попустило, но целую ночь не могла она потом спать, все снились ей волосатый червь, выползающий у доктора из штанов или из-под бороды, а она все пыталась понять: зачем он его носит с собой?

Пришли и многие другие усопшие, которых я и не знаю, так вокруг могилы, где спит Люба, собралась целая толпа мертвецов, а перед рассветом приволоклась даже Евдокия Карповна, почившая лет восемьдесят назад, со своей внучкой Зинаидой Ивановной, некрасивой сорокалетней женщиной в мышиного цвета пуловере, покончившей собой от одиночества при помощи горсти таблеток против крыс, сама Евдокия Карповна усохла уже по самые кости, но не распалась, потому что загодя поперевязывала себе каждый суставец швейной ниткой, а Зинаида Ивановна и вовсе не гниет, потому что сосет кровь у одной бродячей собаки, посещающей на кладбище в безысходной надежде утолить свой невыносимый голод.

Мертвецы стояли вокруг могилы, сыпались землей и шептались, разглядывая Любу, но никто не смел нарушит покой маленькой хозяйки, а если бы кто и посмел, его разодрали бы в клочья. Люба просыпается сама и, увидев зловонное сборище на фоне красочной листвы, сразу испуганно дергает локоть Жанны, но та только улыбается ей в ответ и принимается выбирать листья из волос, при этом многие из покойников падают на краю могилы мордами в землю, а один старичок, — судя по всему, из научной интеллигенции, — так тот даже начинает скулить и мелко кланяться, близоруко сощурив глазенки.

— Будь молоденька, хозяюшка, — шелестят Настасия Павловна, Мария Петровна и Серафима Антоновна, — пощади, не допусти нас пропасть навеки.

Дед Григорий выдирается из толпы и бухается на край могилы, обсыпав немало земли к Любиным ногам.

— Помилуй, матушка, свет родной! — воет он, сорвав черной изгнившей рукой ушанку долой с язвенной головы. — Пропадаем без тебя, кормилица! Без света надежды единой!

— Ну че воешь-то противно? — морщится Жанна. — Не видишь — устала хозяйка, — она с любовью оглядывает Любу. — И кушать хочет.

— Это мы мигом, это мы уладим, — хрипит дед Григорий, аж затрясшись от счастья. — А ну, Мишка, принеси хлебца, и яблочек, у нас, хозяюшка, все припасено, чтоб ты не имела сомнения! Для того и существуем, чтобы тебя, родимую, дождаться!