- Нет, я подожду, – владыка поднялся с кресла, куда был заботливо усажен достопочтенным.
С рассеянным видом господин Ахвэма подошел к окну и махнул рукой, отпуская служителя. Как ни важно было для него то, с чем он пришел к жрецу, ему оказалось не просто собраться с духом и открыться Бамин-Ату. Безучастным взглядом Астеман окинул комнату, где стены и пол пестрели магической символикой. В ряд стояли деревянные скамьи, по углам – кадки с декоративными деревцами лимонника и граната. На низком столике с инкрустацией в беспорядке лежали свитки и книги.
Погруженный в собственные тревожные мысли, он вернулся в кресло и посмотрел на дверь.
Одиночество его было не долгим. Жрец вернулся, но выглядел обеспокоенным и взволнованным, что редко позволял себе.
- Госпожа Ла-Тима, - сказал он, - просит меня о важном разговоре.
- Ты известил ее о том, что я здесь?
- Нет, владыка.
- Думаю, госпоже Ва-Лераг можно присутствовать при нашей беседе. У меня нет тайн от супруги.
Поклонившись, служитель вышел и вернулся в сопровождении высокой и красивой женщины. Она была светлокожей и голубоглазой, как большинство мхарок. Но в отличие от многих женщин своего народа, что отличались узкими лицами, излишне высокими лбами и огромными глазами, жена правителя являлась счастливой обладательницей тех мягких черт, что испокон веков вдохновляли поэтов и художников Маакора. Ее хрупкий стан был перетянут широким темно-синим бархатным поясом в контраст с тончайшей струящейся материей длинного платья бледно-голубого оттенка. Жесткое кружево высокого стоячего воротничка, подчеркивало нежность и сливочную белизну кожи.
Увидев мужа, Ла-Тима тронула тонкой рукой искусно уложенные волосы.
- Прости, что помешала тебе, господин.
- Ты не можешь помешать, - поднимаясь, торопливо заговорил Астеман. – И коль скоро разговор пойдет о нашей семье, ты – одна из первых должна его услышать и принять решение.
- О семье? – с беспокойством переспросила она.
Бамин-Ат соединил ладони и вопросительно глянул на владыку.
- Четыре года прошло с тех пор, как случилось извержение вулкана, которое предсказывали наши предки, – начал правитель, снова размещаясь в кресле. – Мы не помешали этому.
- Как? – виноватым тоном поинтересовался жрец.
- Могли, Бамин-Ат, – строго ответил Астемен. – Если бы те, кто клялся уничтожить племя, выполнил свои обещания!
- Из двух сот малусов осталось несколько человек…
- Осталось? – правитель прищурил глаза. Справляясь со злостью, что закипела в душе, он обхватил пальцами виски и глубоко вздохнул. – Степнякам и нужно было убить именно того, кто остался. Не понимаю, почему ты, достопочтенный, теперь защищаешь их?
- Они не могли знать в лицо подростка, который может стать угрозой для Маакора.
- Может стать? – ахвэмский господин выхватил из-за пояса смятый свиток и швырнул его под ноги жрецу. – Ты забыл о пророчестве!
Служитель Эморх болезненно поморщился:
- Тот, кто предсказал это, был отлучен от храма и объявлен отступником. Позднее – сумасшедшим! И ты, мудрый владыка, веришь его словам!
- Двенадцатый из рода Ва-Лерагов станет последним повелителем Маакора и год 397 от создания Апикона окажется роковым годом для всех нас, – Астеман поднялся. – Я не могу допустить этого. Мною итак допущено много ошибок. Вот и теперь пришли известия о том, что эверцы заключили союз с Кхорхом. С Кхорхом, за голову которого получили столько золота! И эти предатели разоряют сейчас селения кифрийцев и уводят их в рабство! И всё - в угоду новому улхурскому властелину.
- Господин! – сокрушенно воскликнула Ла-Тима. – Мой повелитель, что говоришь ты?
Она бросилась к нему в ноги, хватая за руки и умоляюще глядя в лицо. В глазах ее заблестели слезы.
- Не нужно этого, - сомкнув тяжелые веки, проговорил правитель и стиснул пальцы жены. – Я знаю, горечь и раскаянья твои искренни. И не вправе винить тебя, – он помог ей подняться, с сожалением посмотрев в бескровное лицо. - Но не тобою ли был предложен человек, уверивший меня, что тот, кто принесет на нашу землю беду, будет найден и … убит?
- Его самого больше нет в живых, – голос госпожи Ва-Лераг дрогнул.
- Я знаю, Ла-Тима, он был дорог твоему сердцу, – владыка Ахвэма отступил, вновь ощутив ту давнюю боль, когда нежданно, словно коварная буря пустыни Хаса, обрушилось на него известие о предательстве жены. Нет, она не изменила ему, не взошла на ложе жреца, призванного служить только одному созданию на земле и небе – своей богине. Но в сердце Ла-Тимы больше не осталось места для мужа. И мир для Астемана сгорел, покрывшись удушливым мраком, точно так же, как и земля его оказалась погребенной под пеплом Иктуса. Виной всему был он, предавший и своего владыку и Златокрылую.