Ключ от бронированной комнаты

«Должно у самого все устояться в мыслях, в голове, — подумал он, сидя на первом этаже в полупустом ресторане отеля в ожидании сделанного заказа, — для чего я сюда приехал, как угорелый примчался из Штатов, забросив все свои дела? Чего, в конце концов, жду от нашей встречи? Зачем мне это надо? И чем все может обернуться для меня и для нее впоследствии? Ни на один из этих вопросов я пока ответить себе не могу. Вернее, могу ответить, но очень уж односложно: Ольга поманила меня пальчиком, и я опять как верный пес готов бежать куда угодно. Боже мой! Сколько же все это может длиться? Всю жизнь, что ли? Ну, а если и всю жизнь, что в этом плохого? Я что, за эти годы стал настолько прагматичным, как все немцы, что ли? Нет. До этого я еще не дошел, конечно, но сдвиги в этом направлении уже есть. И они заметны мне самому не меньше, чем другим.

То ли дело у нас дома, в Москве. Чихать хотели на всю эту прагматичность. — Андрей вспомнил недавний традиционный факультетский сбор. Эмгэушную столовку, где они отмечали это событие, неубранные столы, пожилых официанток в грязных передниках, столовые приборы из алюминия, плохо вымытые тарелки с голубыми цветочками. — Такое здесь, конечно, и представить нельзя даже в богом забытой деревенской забегаловке. А с другой стороны, как же весело и хорошо мы провели тогда время! Плевать на все эти тарелки и ложки. Не в них счастье, а в нормальном человеческом общении. В том, когда тебя по-настоящему понимают окружающие и ценят в тебе ум, доброту, юмор, интеллигентность, да и многое другое, недостаток чего как раз и испытывают соотечественники, перебравшиеся в Европу. А более всего, конечно, отсутствие такого общения, к которому с детства привыкли дома.

Да, — продолжал размышлять он, — когда наши люди говорят: „выпить не с кем“ — это не пустая, а скорей даже выстраданная земляками на чужбине фраза, которой, по сути, все сказано. Даже добавить нечего. А может, плохо вымытая тарелка с васильками и есть то самое блюдечко с голубой каемочкой, о котором так мечтал Остап Ибрагимович Бендер? Не исключено. Во всяком случае, наша встреча истфаковцев тому была явным подтверждением», — сам, отвечая на свой же вопрос, сделал вывод Андрей.

Он вспоминал шумное, веселое застолье в «стекляшке», бесконечные шутки и анекдоты бывших сокурсников, ни на йоту не утративших с годами оптимизма и жизнерадостности. Память произвольно воскресила даже некоторые из них, особо запомнившиеся. Конечно, импровизированный тост весельчака Малышкина, заставивший забыть о продуваемой сквозняками «стекляшке» и перейти от разговоров к делу. «Мороз без водки, — сказал он, встав из-за своего раскачивающегося из стороны в сторону пластмассового стола с высоко поднятым граненым стаканом в руке, — день насмарку. Так поспешите выпить чарку!» И выпил — полную до краев водяры, вызвав этим всеобщий восторг товарищей. Ответом ему был громкий выкрик с места Сашки Суслика, которого все звали почему-то «Санчо — батоне-старший». Также высоко подняв над головой свой стакан, он проорал на весь зал свою явно домашнюю заготовку: «Вы че, не пьете, совсем не че? Это вам говорит Санчо». И тоже вызвал своей репликой бурную реакцию и даже редкие аплодисменты женщин, включая Ольгину подругу Ленку. Вот этого-то здесь увидеть не дано. А жаль.

Аккуратная, в наглаженном национальном баварском костюме, с красным чепчиком официантка на время развеяла его мысли. Она поставила перед Андреем заказ: айсбайн с кислой капустой, специально приготовленные один к одному шарики вареной моркови, горошек и крошечные огурчики, ровненько выложенные на разделенной на три равные части большой розовой тарелочке, жареные королевские креветки под сладким китайским соусом в напоминающей лодку глиняной посудине и двести граммов «Золотого корна» в голубом графинчике. И — бесшумно удалилась. Андрей же, выпив для начала рюмку корна, по запаху напоминающего самогон, и проглотив пару шариков моркови, вновь ударился от скуки в воспоминания и размышления, ушел, можно сказать, в себя.

«Каждый выбирает себе женщину, религию, дорогу», — воспроизвел он не совсем точно запомнившиеся когда-то строки стихотворения. Кто автор, он тоже не помнил. Но подумал, что это как раз про него.

«Да, как раз про меня и есть. Лучше не скажешь, — решил он, вновь задумавшись о себе и Ольге. — Про меня, про меня, что уж тут. Выбрал себе когда-то женщину — и… на всю оставшуюся жизнь. Теперь — это скорей всего мой крест».

Чем притягивала к себе Ольга, Андрей понял еще в первые студенческие годы. Это было сочетание породы, особого шика, обманчивой на первый взгляд покорности, внутренней, почти мужской силы, жуткого упрямства в определенных ситуациях и какого-то дикого, животного даже, магнетизма.

«Самым умным в моей ситуации, — подумал Андрей, доедая остывшие уже креветки и допив графинчик корна, — было бы, наверное, выбросить все из головы и прямиком полететь из Вашингтона домой, в Кельн. Неглупым, видимо, было бы и решение уехать к себе домой завтра утром, так и не повидав Ольгу».