Ключ от двери

Вскоре тележки снова отправились на «прогулку при луне». Покачиваясь, как ненадежные спасательные лодки, того и гляди готовые перевернуться, они двинулись по Маунт-стрит к Чэйпл-бар, и опять впереди шел Эбб Фаулер, а позади — Вера с коляской. Когда полисмен остановил Эбба и спросил, куда это он направляется со своим скарбом, Эбб сказал, что переезжает на новую квартиру ночью, потому что не хочет терять рабочий день. Ситона и Веру, словно мячики, кидало из одного дома в другой, так как Маунт-стрит тоже предстояло пасть под катапультами Совета по ликвидации непригодных к жилью помещений. Если жители трущоб соглашались с необходимостью ездить в город автобусом, перед ними открывалась возможность переселиться в новые жилые кварталы. Но Ситона это не устраивало, ему не хотелось отдаляться от центра, район был ему знаком и потому удобен, не надо было слишком далеко шагать на биржу труда за пособием. Иногда ему удавалось получить работу, и тогда к обеду бывала свинина и помидоры, а по воскресеньям — йоркширский пудинг и мясо. Он не жалел сил, чтобы показать свое рвение и готовность к любому, самому тяжкому труду, но работа длилась недолго, и он тут же снова переходил на вечное свое пособие, которого еле хватало, чтобы не сдохнуть с голоду. В продовольственных лавках росли счета, оплатить их надежды не было, и опять он принимался играть в шашки с Эббом Фаулером. Прихлебывая из кружек спитой чай, они сидели за шашечной доской до тех пор, пока не оказывались в темноте, потому что ни у того, ни у другого не было пенса, чтобы опустить его в газовый счетчик.

При каждом очередном новоселье они обнаруживали клопов, красноватые круглые пуговки, прятавшиеся в постельных тюфяках. Одолевали и тараканы: с наступлением вечера черные авангарды подрывников неслышно и проворно двигались по кухонному полу, нередко встречая на пути насыпанный Верой ядовитый порошок; павших жертвой Ситон утром, прежде чем сесть завтракать, сметал веником.

Уничтожение обреченных кварталов в некоторых случаях принимало новую форму. Район Элбион-ярда, откуда уже всех выселили и который окружили веревками, решено было разбомбить. Сбросить бомбы предстояло двум жужжащим бипланам, что, впрочем, являлось для них лишь делом второстепенной важности; основную славу они должны были стяжать себе на окраине города. Бомбардировку назначили на конец воскресного дня. Ситон усадил Брайна на свои могучие плечи, и Брайн ощущал себя заодно с трамваями, которые, как увеселительные яхты, покачивались перед зданием муниципалитета, перевозя пассажиров к месту бомбежки. Брайн тоже покачивался, вцепившись в шею отца — ненавистного, когда тот делал или говорил что-нибудь такое, от чего плакала мама. Но мрачные и горестные чувства все куда-то исчезли и сама ненависть к отцу заколебалась, как только Ситон подкинул его высоко вверх. Однако Брайн тут же вспомнил мамины стоны, когда кровь струилась у нее по лицу. Обернувшись, он увидел мать, сейчас она улыбалась. Она сказала, что его поведут смотреть бомбежку, если он не будет озоровать, и, взяв с каминной полки пачку сигарет, передала ее отцу, чтобы ему было что курить, если придется ждать, пока самолеты начнут расправляться с трущобами, их прежним жильем.

Ситон шагал, раскачиваясь всем телом, и Брайну то и дело грозила опасность упасть за борт своей спасательной лодки — с папиных плеч — в бурлящее вокруг море голов. Катастрофа подстерегала его на неожиданно быстром повороте, и взметнувшиеся руки Брайна схватились за черные пучки коротких жестких волос отца. Ситон сердито пригрозил всыпать ему как следует, если он не бросит свои дурацкие штуки. Инстинкт подсказал Брайну, что надо наклониться вперед и прильнуть к отцовской бычьей шее, и он прижался с такой силой, что тот захрипел и крикнул, что, если Брайн, сукин сын, будет такое выделывать, пусть шагает на своих на двоих. Из короткого рукава рубашки протянулась клешня и попыталась стащить Брайна вниз, но Брайн, почуяв угрозу очутиться на земле, прилип к отцу плотно, всем телом, и мускулистая рука Ситона тщетно тянула его вниз.

— Ну-ка, малый, хватит, давай слезай! — И опять: — Да ты что ж, слезешь или нет?

— Я упаду…

Руки у Брайна голые, а отцовская шея — скользкая от пота.

— Небось не упадешь.

— Я упаду, пап, правда, упаду…

Они уже подошли к оцепленному веревками району, которому предстояло послужить мишенью для бомб. Их теснили в сторону желавшие пробраться ближе к веревкам: возможно, люди эти хотели почувствовать самый взрыв и взять на память упавший кирпич. Конная полиция гнала тех, кто успел перебраться на усыпанную битым кирпичом нейтральную зону. Брайн забыл про опасность и разжал руки, увидев, что у одного из коней вся морда в пене. Он спросил, что это — мыло?

— Ага, — ответил Ситон.

Брайн склонил голову к уху отца.

— А зачем им дают мыло?

— Чтобы они кусали тех, кто старается нырнуть за веревки, мимо носа полиции.

— А зачем стараются нырнуть мимо носа полиции? — спросил Брайн шепотом.

— Затем, что хотят увидеть бомбы поближе.

— Да ведь бомбы их убьют!