Ключ от этой двери (СИ)

– Он там что-то опять громит? – задрал вверх голову другой парень. – Эй, зовите камьера, у него опять припадок!

– Слышь, ты что ему такое сказал? – воскликнул, сморщившись, Като. – Он с утра был такой тихий, спокойный, как камнем ушибленный! Ты зачем это сделал? Ты знаешь, сколько нам уборки и мороки после каждого его припадка?

– Не знаю, – сказала Аяна. – Пропустите меня. Меня это не касается.

– Смотри, если он с собой что сделает, тебе же не жить! – крикнул ей вслед Като. – Тебя найдут и кожу живьём сдерут!

Аяна шла к конюшне, ссутулившись, шаркая по дорожке, мощённой камнем, и не видела ничего, кроме щелей между булыжниками, из которых кое-где пучками торчала трава.

– Что-то ты долго сегодня, – сказал катьонте в синем, открывая ворота. – Что стряслось?

Аяна пожала плечами.

– Не знаю. Какая разница?

Катьонте вдруг вздрогнул, оборачиваясь. Аяна проследила за его взглядом. Со звоном разлетелось большое стекло в балконной двери второго этажа. Стул, раздробивший его на искрящиеся в закатном свете брызги, приземлился, крутясь и трескаясь на части, на ступени лестницы, выходящей в сад.

Аяна отвернулась и схватила Ташту за гриву и корде, но не смогла запрыгнуть на него. Валун, стоявший рядом, услужливо подставил крутой серый бок, и Ташта медленно понёс её прочь, в сторону города. Аяна болезненно щурилась от закатных лучей, несмотря на то, что они били ей в спину, подсвечивая ореол из выбившихся из-под камзола волос.

Она спустилась на несколько уровней склона ниже, к дому Эрке, но проехала мимо. Лерт, размеренно и бессмысленно стукавший тяпкой по закаменелой почве у ворот, с удивлением посмотрел ей вслед.

– Эй, Анвер! – крикнул он. – Что за дела? Ты откуда так поздно?

– Не знаю, – сипло сказала Аяна. – Какая разница?

Она миновала ограду дома Эрке и почувствовала, как немеют губы, а в животе начинает подниматься склизкий комок водорослей вроде тех, что цепляла иногда её удочка со дна у берега Фно. Тревога завладела её рассудком, и она еле сидела на Таште, задыхаясь, пытаясь не упасть. В глазах потемнело.

– Инни, – сказала она. – Домой.

Он нёс её рысью вдоль берега, вдоль строя кипарисов, в котором некоторые, словно выбитые зубы, отсутствовали, заменяясь невысокими кустами, и она схватилась руками за горло, изо всех сил цепляясь ногами за бока Ташты.

– Кэтас, – прохрипела Аяна. – Стамэ...

Она сползла кулём с его бока и согнулась между двумя кустами пышной узкой осоки на обочине. Её выворачивало наизнанку, но позывы не приносили облегчения, потому что в животе было пусто, пусто, как в его голосе, когда он упрекнул её в неверности.

– Инни.

Сил залезть на него не было. Она шла, ковыляя, схватившись за верёвочный ошейник, и солнце полностью пропало, закатившись в щель между краем моря и неба, как иногда закатывались ржавые гроши за подкладку внезапно прохудившегося кармана её камзола.

Порт в сумерках негромко шумел. Скрипели лебёдки и глухо стукали ящики и бочки с грузом, и грузчики крякали, взваливая на плечи кожаные тюки. Аяна вспомнила, как Конда стоял в подворотне её родного двора, скрестив руки на груди, и широко улыбался, так, что от этой улыбки нельзя было отвести глаз. "Там ткани", – сказал он. – " Там только ткани, больше ничего"

Она согнулась над сточной канавой. Вонь ужасала. Глаза горели, и горло жгло от невыносимых, мучительных судорог.

– Фу, – сказал женский голос откуда-то сбоку. – Зачем ты нажрался, как свинья? Мужчину это не красит, а уж паренька – и подавно!

Аяна вытерла рукавом сухие губы и попыталась разогнуться.

– Ох, – женская фигура в синем полумраке прошла, покачивая бёдрами. – Фу. Мальчики, – окликнула она каких-то двоих мужчин, проходящих поодаль. – Я торгую сладкими персиками. Желаете отведать?

– Мы уже отведали, – хохотнул один. – Те были посвежее твоих!

– Ну и идите отсюда! Вараделта, у тебя пусто?

– Да, – раздалось с другой стороны. – Те, видать, с Дакрии все... Там развлекались. Мои персики им тоже не годятся. И сколько раз тебе говорить, зови меня Вадэли! Отстань от этого сопляка. Пусть едет, а то мамка уши надерёт.

– Инни, – пробормотала Аяна, слабо хлопая Ташту по лопатке.

Она брела, спотыкаясь и хромая, а Ташта вёл её, косясь, осторожно переступая по брусчатке. В спину уставилась коричнево-золотистая Монд, а из-за правого плеча сонно подмигивал сонный узкий серп голубоватой светлой Габо.

Сумерки вели её прочь от Конды, дальше и дальше, бережно подхватывая и переводя из одного пятна света от фонаря на стене в другое. Аяна несколько раз оглядывалась, проверяя положение лун, и переходила тёмные пустые улочки, ныряла в какие-то зловонные проулки, застревала на незнакомых перекрёстках.

– Эй, малой, а ну-ка, постой, – сипло послышалось в спину. – А ну-ка, погодь малёха. Ты что тут забыл? Ты с какой улицы, а, такой смелый?

Аяна вздрогнула и обернулась. Ночная прохлада втекла за ворот камзола, под выбившиеся волосы. Её догоняли две тени, сливаясь, прячась в той, которую отбрасывал освещённый лунами ряд домов.

– Ташта... помоги... – заплакала она. – Ускэ! Прошу!