Ключ от этой двери (СИ)

Аяна попыталась отвлечься, про себя напевая её, пытаясь сделать так, чтобы весёлую, подпрыгивающую мелодию заело в голове, и она вытеснила бы другие мысли. " ...Подносит к розовой щеке... Ах, как же кожица нежна и как ухватист он в руке..."

Это не помогло. Слёзы подступали к глазам, а комок в горле вновь душил. Ишке намывал усатую морду, косясь на Аяну.

– Иллира, это опять возвращается, – пробормотала она. – Мне страшно так, что у меня болит живот. Тоска и страх мешают мне думать.

– Тебе будет страшно, пока ты не решишь этот вопрос, – вздохнула Иллира. – Этот страх будет преследовать тебя. Как запах грязных, заношенных и в чём-то густо измазанных портков, которые скомкали и запихнули в шкаф под твои чистые рубашки, под полку с платьями, чтобы скрыть следы хулиганства. Он будет вылезать в неожиданные моменты. Каждый раз, когда ты подойдёшь слишком близко или, тем более, если хоть немного приоткроешь дверку. И чем дольше там лежат эти вонючие портки, тем гуще вонь. Тем больше вероятность, что всё остальное пропитается ею, и с некоторых вещей запах так и не выстирается. Эх, – снова вздохнула она. – Хорошее было платье. Тебе нужно разобраться с этими портками, выкинуть или привести в порядок, потому что будет обидно найти их, когда они уже никому не будут впору, при этом успеют что-то ещё испортить.

– Ох, да... Я ругала его за это. Он всё время комкал грязные рубашки в мешок. Он даже не причёсывался, Иллира. Он причёсывался два раза в неделю, пятернёй. Я удивилась, когда нашла в его вещах гребень.

– О, он в первый раз привёз мне такой же из Нанкэ. Они их там из ароматной древесины вытачивают. Со временем запах теряется, но, когда расчёсываешься, дерево нагревается и снова пахнуть начинает.

Иллира сидела, обнимая живот, и глаза были влажными.

– Он перед отъездом подошёл, когда я причёсывалась, и прижался носом к моей макушке. Я попыталась его тоже причесать, но он увернулся и ещё и обиделся. Сказал, что не маленький, и может и сам это сделать. Наверное, он купил себе гребень, когда они покидали Нанкэ.

Аяна печально сидела, кончиками пальцев слегка касаясь короткой гладкой шерсти на шее Ишке. Он сыто щурился, обернув хвостом лапы, и смотрел на дома за заборчиком и ручьём, и вдруг неловко подался шеей ей под пальцы, наклоняя голову.

– Он ласкается? – изумилась Иллира.

– Да. Иногда. Но он так и не научился не стягивать с меня покрывало, когда убегает в окно.

Глубокая ранка от когтя Ишке на лодыжке вдруг заныла. Он ранил её, убегая в окно.

На миг синие сумерки стали фиолетовыми от багрового всполоха ярости.

– Эй, эй, только не надо вот опять, – испуганно скрипнула стулом Иллира. – Хватит. С этой штукой на твоём лице это выглядит ещё страшнее.

Ледяное море печали омыло плечи Аяны, как волны омывают берега вечно ледяного Одинокого острова. Она встала, отставляя горшок.

– Иллира, я сегодня ухожу. Буду очень поздно.

– Что? – возмутилась Иллира. – В каком это смысле поздно? Куда собралась? Неужто поговорить решила? Неужели к...

– В смысле, не я, а кир Анвер. Нет. Та история закончена. Понимаешь?

Аяна стиснула зубы, но это не помогло. Скулы сводило, глаза намокли.

– Я услышала достаточно. Сначала я думала, что ты права, и надо поговорить. Но он сказал такое, что до сих пор звенит у меня в ушах. Он сказал, что я бы могла избавиться от ребёнка, если бы он был зачат... не по моей воле. Он сказал, что лучше бы я его так обманула, и пришла к нему, скрывая всё. И это сказал он, который женился и мучает жену... Как же он изменился! Я вспоминаю тех двоих в Хасэ-Даге... Ты понимаешь, что, если бы не Верделл... Если бы я не носила дитя, то я могла бы и правда понести от кого-то из них!

– И ты бы ничего не стала делать?

– Иллира, я не могу ответить тебе на этот вопрос. Меня раздирает омерзение, даже если я заглядываю хоть на миг дальше, представляя, что Верделл мог задержаться на торгу. Я не могу даже отдалённо представить это.

– А откуда он может представить это? Он же воспитан в мысли, что осквернит девушку, если с ней наедине останется до того, как они хлебнут из свадебной чаши! Он  двадцать лет привыкал к мысли, что бесплоден! Вырос с уверенностью, что женщины может касаться лишь её мужчина... Ты сказала, он мебель ломает. Ты сама-то что наговорила ему в этом припадке безумия, после которого вся в крови была? В его крови, к слову! Ох, надо было запереть тебя. Зачем я тебя отпустила...

Аяна стиснула голову руками.

– Да что же у вас тут за страсть всех запирать? – отчаянно воскликнула она. – Какая ему разница, кто меня касался? Его не женили насильно! Мне сказали, у каждого есть одна, самая последняя возможность отказаться от брака! Какого чёрта он ревнует меня, если сам посылал за женой и... и...

– Тихо, не ори. Почему ты спрашиваешь меня? Я не знаю, как там всё было, а говорить с ним ты не хочешь. Смотри, Кимат совсем сонный. Знаешь, нам пора прекращать эти разговоры при нём. Ты слишком разъяряешься. Это может плохо на нём сказаться.