Ключ от этой двери (СИ)

– Конда, один человек отпил из моей чашки ачте и вернул её мне, – сказала она, вспоминая. – Что это значит? У вас есть какие-то обычаи, связанные с этим?

– И да, и нет, – сказал Конда, пододвигаясь к ней вместе со стулом и развязывая тесёмки воротника. – Если это малознакомый человек, то такой жест – слишком откровенный, конечно. За границами приличий.

– Погоди... Тогда, в долине. На свадьбе Ани и Анкана! Я пила мёд, а ты занудствовал по поводу того, что кирьям нельзя хмельное. Ты же выпивал половину всего, что мне наливали!

– Да? – спросил Конда. – Неужели?

– Ты очень фальшиво сейчас поднял свои красивые брови.

– Я играл в эту игру. Я хотел представить, как это, пить из одного стакана на свадьбе, и воспользовался тем, что ты не знаешь наших обычаев.

– Свадьба была чужая.

– И ты ничего не знала.

Он придвинулся ещё ближе, и у Аяны участилось дыхание.

– Ты дразнишь меня, – изумлённо сказала она, с восторгом глядя на его развязанный воротник рубашки и закатанные рукава. – Ты сейчас специально дразнишь меня!

– Зачем бы я стал делать такое? – весело спросил он, оттягивая воротник двумя пальцами, будто он тесен. – Зачем мне это на...

– Я хотела спросить, – сказала Аяна, устраиваясь поудобнее на комковатом матрасе и прижимаясь к горячей груди Конды. – Почему ты ходишь ко мне через окно, как мой кот? В комнате есть дверь.

– Я ни разу не видел твоего кота. Зачем мне открывать две закрытых двери, если я могу сразу попасть в твою постель через открытое окно? – удивился Конда.

– Действительно. Я как-то не подумала. А если я его закрою?

– Я постучусь. Аяна, я не хочу, чтобы ты его закрывала. Я хочу, чтобы к тому времени, когда холод вынудит тебя это сделать, окно было уже в другом доме, возможно, даже и не в этом, а получше, и я мог не уходить с утра, чтобы не смущать соседей, а оставаться столько, сколько мы сами решим.

– Обними меня покрепче. Что мы будем делать?

– Я хочу накопить необходимую сумму и расторгнуть тот брак, а потом оформить, как полагается, наш, и дать сыну родовое имя.

– Шесть тысяч – это очень, очень много. Это шестьдесят лет моей непрерывной работы на очень хорошем месте, без учёта расходов на еду, одежду и прочее.

– Ну, для меня это не настолько долго. Если не лениться, не жалеть себя и не отлынивать – за год мы накопим. Придётся, конечно, поднапрячься.

– За год? – распахнула глаза Аяна. – Конда, чем ты таким занимаешься? Я думала, ты навигатор на "Фидиндо"!

– Это в море. Ну, если совсем упростить и сократить, то тут, на берегу, я – посредник. Знаешь, как у вас с меной. К примеру, тебе нужен сыр, но в скотоводческом у всех есть одежда, зато у них нет стекла. Я устраиваю цепочку мены, предлагая вашему...

– Басто.

– Предлагая вашему Басто то, что есть у тебя, и получая стекло, которое несу скотоводам, и приношу тебе сыр, и с каждого участника получаю что-то себе. Это если сильно упростить. Но на деле туда, в мои сделки, вплетаются ещё и деньги, связи, репутация... Давние счёты, новые знакомства, похоть, жалость, тщеславие, самолюбие, гордость, ревность, месть, в общем, всё то, чем обычно развлекаются люди. Представь, что тот, с кем мена, ненавидит по какой-то причине Басто, и не хочет его стекло, а хочет другое, которое в другой деревне, но там тоже не нужно то, что ты делаешь...

– Это, наверное, сложно.

– Не особо. Ну, то есть, конечно, надо многое держать в голове, но на деле люди везде одинаковые, и ими движет одно и то же. Надо просто внимательно всмотреться и увидеть, что именно. И это, конечно, не считается такой достойной деятельностью, как, например, жизнь за счёт работы людей в своём эйноте. Это скорее как некая густая, давно откипевшая похлёбка вроде вашей, из долины Фно, в которую ты суёшь ложку, перемешивая и перемещая кусочки друг к другу, потому что иначе всё за ночь превратится в желе и окончательно застынет. Но у нас тут считается зазорным черпать ложкой и вообще брать её в руки. Гораздо больше впечатления производит, если тебя с неё кормят.

Он слегка отодвинулся и серьёзно посмотрел на неё.

– Айи, мне придётся отлучаться. Мне придётся оставлять тебя. Всё, что я сумею заработать, будет принадлежать Нелит Анверу, чтобы обезопасить нас от потери денег, часть – монетой, часть – в ценных бумагах. На первом этаже, у очага, дверца в полу, под шкафчиком. Она ведёт в подвал, он небольшой, там сундук, и в нём двести золотых и одна долговая расписка. Это то, с чего мы начинаем. Часть из этого я заработал за эти две недели, пока ещё был безумным киром. Пулат говорит, что деньги должны двигаться, как кровь в жилах, иначе дело превратится в труп, и никакими вливаниями его не оживить. Во многом я готов с ним спорить, но тут он прав. Я думаю, мы справимся. Я много был в море, гораздо больше, чем на берегу, но и в этом всём я поварился немало, а теперь у меня есть ты, и ты вдохновляешь меня.

– Ты не будешь ревновать, если я скажу, что мне это уже говорили?

– Немного. Так же, как я ревную, когда кто-то, кроме меня, выходит в широкое вольное море или глядит на те же звёзды, которые ведут меня. Кто это был?