Ключ от этой двери

– Опять коврик? – спросила Саорин, присаживаясь напротив.

– Да. Такое чувство, что в нём сосредоточена вся грязь Ордалла, и она постоянно притягивается именно к нему. Иначе не вижу смысла выбивать его настолько часто.

– Да ладно. Пусть их. Всё равно мирабилии только одно лето цветут.

– А что потом?

– Луси с рекомендациями Эрке теперь может пойти куда угодно, да и Лерт тоже. Ты всем нам помогла в дальнейшей жизни, не только кирье, – сказала Саорин. – Возможно, через год-другой он благодаря тебе сможет на ней жениться. Не думаю, что её отец будет сильно противиться.

– А ты?

– А я хочу, как и Илойте, уехать обратно в эйнот с киром Эрке. У меня там родители. Может, мне повезёт и я ещё выйду замуж. Мне уже двадцать четыре.

Аяна вздохнула с сочувствием, помня, что говорил кир Эрке о семнадцатилетней Гелиэр.

– Как же у вас с этим тут всё сложно, – сказала она.  

Кирья Эрке Гелиэр сидела на кресле у столика и вышивала.

Аяна остановилась в дверях и уставилась на неё подозрительно.

– Я знала одну кирью с таким же лицом. Но за время нашего знакомства она ни разу не притронулась ни к какой вышивке или музыкальному инструменту. Кирья, кто ты и куда дела мою Эрке Гелиэр?

– Всё хорошо, – улыбнулась Гелиэр. – Я открыла нижний ящик и нашла там корзинку. Просто стало скучно. Нет, скорее я просто в нетерпении. А вышивка занимает меня.

– Ты видела мою? Я вышивала её ещё дома, в долине.

– Нет. Покажешь?

Аяна сбегала вниз и принесла холст с вышивкой, бережно свёрнутый в рулончик.

– Что это за животное? – спросила с любопытством Гелиэр. – Это похоже на оленя, но это не олень. У него когтистые лапы и морда другая, а ещё глаза как у человека.

– Я выдумала его. У нас есть сказания о красавице, которую предал любимый, и она своим отчаянием отворила в горах проход в долину, и с ней там был Рогатый дух. Я представляю его таким.

– Я тоже слышала сказания, в которых люди силой своего отчаяния или злости что-то делали. Аяна, ты вышиваешь гораздо лучше меня. Настолько лучше, что я даже завидовать не могу.

– Вышивала. Сейчас я уже давно не держала иголку в руках.

– Вон корзинка. Бери всё, что нужно.

Аяна восторженно уставилась на корзинку с нитками.

– Любые? Можно? И ткань?

– Мне их не израсходовать за всю мою жизнь, – улыбнулась Гелиэр. – Конечно.

– Тогда я сначала попрошу у тебя лист бумаги.

Вечер наступил незаметно, наполняя комнату неожиданно тёплым воздухом, и Аяна подняла голову.

– А вот и жара, – грустно сказала она.

– Этого следовало ожидать, как говорит отец, – пожала плечами Гелиэр, потягиваясь. – ещё пару недель будет вот так, а потом наступит сентябрь. Станет прохладнее. Что у тебя?

– Только набросок.

– Ты так долго занимаешься одним наброском?

– Да. Нас учили выстраивать картинку так, чтобы она радовала глаз. Не чрезмерно, не недостаточно, стройно и соразмерно. Как ты.

Аяна вспомнила маленькую каюту Фидиндо и свет, тихо льющийся из окошка над столом, у которого склонился стройный Конда, опираясь соразмерной ладонью на наклонную столешницу, ведя пальцем по расписанию занятий в учебном дворе. "Вот это. Ваши сказания", – сказал он, поворачивая голову, и его обнажённые плечи тоже немного развернулись, меняя то, как падал свет, и тем самым делая всё в комнате немного иным.

– Аяна, что с твоим лицом? – заинтересовалась Гелиэр.

– А что с ним? – бодро спросила Аяна, моргая и пытаясь прогнать видение.

– У тебя было лицо, как будто ты скинула туфли, которые истязают твои ноги, – сказала Гелиэр, и тут же изумлённо подняла бровь. – Погоди-ка! У тебя новая обувь? Откуда?

– Из одной мастерской. Не спрашивай, я сама не знаю. Гелиэр, не хмурься, а то потом будешь постоянно растирать двумя пальцами между бровей, как это делает мама моего друга. Покажи, что у тебя.

Гелиэр гордо протянула ей круглые пяльцы. Аяна смотрела на вышивку, потом наклонила голову к другому плечу.

– Это очень хорошо, особенно то, как ты сводишь цвета. Прямо очень, очень хорошо. Ты зря говоришь, что я вышиваю гораздо лучше. Ты ведь тоже давно не держала в руках иглу?

Гелиэр кивнула.

– Вот видишь. И мне стоит вспомнить любимое дело.  

Ташта неохотно встал в денник, и Аяна долго стояла и чесала его шею и щёки, чтобы успокоить.

– Вчера приходил коваль, – сказал Бертеле, ковыряя в зубах соломинкой и пытаясь выломать шатающийся верхний клык. – Сказал, надо расчищать.

– Он...

– Нет, коваля и нас с Сэмиллом он уже не ест. Зато Перуллу вчера снова чуть не досталось.

– Передай мои извинения, – сказала Аяна, доставая медяки. – Мне неловко. Вот, отдай ковалю.

– Ладно. Анвер, Сэмилл сказал, что ты можешь научить грамоте? – спросил Бертеле, ловко пряча медяки в карман, почёсывая вихрастую голову и качая языком зуб.

– Могу.

– Задаром? За так?

– Ага, – кивнула Аяна. – приходи как-нибудь вечером.

Она пересекла улицу Мильдет под подозрительным взглядом мальчишки и, качая головой, вошла в арку.

23. Огромный капризный мужчина с гигантской ногой

Конда стоял посреди дворика с Иллирой, и то, как он повернулся к ней, Аяне не понравилось.