Ключ от рая

— Знаешь, как народ говорит: один в поле не воин, Каушут-ага!

— Ну и что же?

— А то, что надо хоть крепость свою иметь на случай войны…

— Вот это верно, мулла…

— Верно-то верно, но и крепость все равно не поможет. Нельзя сейчас жить никому в одиночку. Все только и ищут, как бы с кем соединиться и на других напасть! Вон ёмуды! Русские с ними торговать начали, а тут уж англичане шлют своих гонцов: «Не соединяйтесь с русскими, с нами вам лучше будет!» И шпионов своих каждый подсылает, воду мутят, такое дело, что сам шайтан не разберется.

— Да, несчастный туркменский народ! — воскликнул Келхан Кепеле, молчавший до этого времени. — Вот увидишь, и у нас скоро шпионы появятся. Вот этот, в полосатом халате, что он здесь ходил все, высматривал? Говорил, из Мекки идет, от святых мест, а кто его знает? Я чувствую, многие хотят нас к рукам прибрать, и Хива, и Иран, и Бухара… Вот увидите, скоро и у нас что-то будет!.. А, смотрите, вон сосед едет!

Со стороны аула к ним скакал на своем ослике Ораз.

— Келхан-ага, тебе письмо из Мары! — прокричал еще издали мальчик.

— Из Мары? Наверное, Арнакурбан прислал, вроде больше знакомых там у меня нет. Ну-ка, давай посмотрим, — сказал он, когда мальчик уже подъехал. — Возьми, Непес, грамотей, прочитай, что там пишут.

Непес взял длинный листок бумаги, пробежал его сперва глазами, а потом начал вслух читать.

— «Большой и сердечный привет посылает вам Арна-курбан, сын Агагельды, из народа сарыков. Мы сейчас хоть и трудно живем, но молимся аллаху о лучшей жизни, а потому живы и здоровы. И вам того желаем. Келхан, сын Кепеле, через неделю, как дела позволят, мы к вам в гости приедем. И еще дело одно есть. Привезем вам девушку. Я ее в пустыне подобрал, когда шел из Хивы. Зовут ее Каркара, она от хана Мядемина убежала. Сейчас она уже здорова и живет рядом с моей женой. Можете сообщить об этом ее родственникам. А пока будьте живы и здоровы, через неделю, если даст судьба, свидимся.

Арнакурбан, сын Агагельды».

После того как письмо было прочитано, все трое замолчали. Один Ораз запрыгал от радости и все пытался заглянуть в листок бумаги с непонятными значками, принесшими такую радостную весть.

Взрослые сейчас думали о другом. Первым сказал Келхан Кепеле:

— Слушай, Каушут, у меня детей нет, по мне никто плакать не будет, я этому Кичи голову оторву. А если ему не оторвать, он нам еще похуже гадость скоро подложит. Как же он мог своего муллу обмануть?

— Человек, который народ обманул, он и муллу обманет, — тихо сказал Каушут.

— Подождите, неизвестно, может, он еще ни при чем, — сказал Непес-мулла, в любом деле дороживший больше всего истиной.

— Ни при чем? А как же тогда девчонка в Хиву попала? Тут ничьей другой руки и быть не может, кроме как этих подлецов. Что мы, совсем уже нищими стали?! Пора наши папахи собакам на хвост надеть, там им лучше будет! Тысячи туркмен терпят, как десяток лысых пройдох с навозом их мешают! Эх, мулла, был бы я поэтом!..

— Ну и что бы ты тогда смог сделать?

— А я бы сделал вот что. Отправил бы один стих ахальцам, один — сарыкам, ёмудам, эрсары, — каждому по стиху и написал бы: собирайтесь вместе! Хватит терпеть, как всякие гаджары, аймаки грабят наш скот, убивают людей, крадут девушек! Пусть узнают, кто такие туркмены! Эх, мулла!..

Все трое снова замолчали. Каушут поглядел на мальчика, который с удивлением слушал непонятные ему разговоры.

— Ну, беги, братишка, в аул, скажи, что Каркара нашлась.

Ораз, давно ждавший этого, вскочил на ослика, ударил его голыми пятками и полетел во весь дух обратно.

У кибитки Келхана Кепеле сидело на кошмах несколько человек. Все они, кроме одного, были здешними. Гость был один — Арнакурбан-сарык. Собравшиеся о чем-то разговаривали, когда из кибитки вышел Каушут в халате, накинутом на плечи.

— Саламалейкум!

— Алейкум эссалам!

Разговор на минуту смолк. Слышен был только треск огня, который горел в большом очаге у дома Ходжакули, да в одной из соседних кибиток пронзительно кричал ребенок, так, словно его укусила оса.

Келхан Кепеле, вероятно, потому, что письмо пришло именно ему, принимал гостя в своей кибитке, хотя многие к себе приглашали. Келхан не стал возражать, когда семьи Каушута и Ходжакули предложили поставить свой казан на его очаг в честь гостя.

— Ораз, зажги-ка лампу, — сказал Каушут мальчику, который вертелся тут же рядом.

— Да она вроде и ни к чему, — возразил Арнакурбан, который хорошо знал, что лампы зажигаются только в большие праздники, да и то не в каждой кибитке.

— Ничего, хоть лица друг друга видеть будем. Не беспокойся, на этом не обедняем, Арнакурбан-ага.

В центре кружка поставили глиняную лампу с курдючным салом внутри, запалили ее, и она стала понемногу освещать лица собравшихся людей. Едва огонь вспыхнул, как откуда-то появился одинокий мотылек и стал летать вокруг пламени, а через минуту их собралась уже целая стая.

— Интересно, откуда они узнают, что здесь огонь? Как будто со всей степи слетаются сразу.

— На запах идут, как псы Мядемина…

Келхан Кепеле хотел тоже что-то сказать по этому поводу, но его опередил выкрик, раздавшийся из-за плетня: