Ключ от всех дверей

Тем временем, оборотень, всё так же не прекращая глазеть на меня, прошел мимо и спустился по лестнице. Слава богу — ушёл! Я закрыла глаза рукой и облегченно выдохнула.

— Что это ты так разволновалась? — раздался над ухом Федькин голос, а я от неожиданности подпрыгнула. — Подумаешь, оборотень!

— Это тот самый оборотень, который из «Деменково»! Не Жаннин, а второй.

— Ну и что?

— Ничего! Давай сюда ведомость!

Я выхватила из его рук документ и рассерженно зашагала к лестнице.

На первом этаже Федька меня догнал, отобрал обратно ведомость и, велев подождать его у машины, выскочил за дверь. Я слабо улыбнулась ему вслед — спасибо, не надо нестись к Ремезову. Застегивая на ходу дубленку, вышла на улицу и поежилась от порыва холодного влажного ветра. Да-а, как-то я поспешила выпендриться в юбке и тоненьких колготках — погода-то шепчет: займи, но выпей.

Не успела я дойти до машины, как из-за угла вывернула Светка Городецкая — главный редактор факультетской газеты и звезда университетского масштаба (она получила почётное звание «Мисс хореография» в прошлогоднем университетском конкурсе красоты) в сопровождении свиты из двух подружек. Ну не звезда — так, звездулька, поскольку её популярность некоторым образом подорвали (а звание «звезды» и вовсе дискредитировали) перлы какого-то анонимного поэта-самоучки, распространившего в сети свои позорные рифмы типа: «Света — звезда кордебалета», а кое-кто быстро заменил кордебалет искусством орального удовлетворения мужчин. Последний вариант получил самое широкое распространение среди студенческого сообщества. Светка рвала и метала, но линчевать виновника так и не удалось, поскольку следствие, организованное ею посредством Фёдора (он тогда числился её парнем), зашло в тупик после двухмесячного расследования.

Не знаю, что стало причиной: то ли отсутствие у Закревского хватки Пинкертона, то ли подозрения пострадавшей о наличии мерзких поэтических талантов у него же (хотя Федька категорически отрицал свою причастность и к стихам, и особенно к их фееричному сиквелу), то ли оба этих обстоятельства вместе, но терпение друга лопнуло, и они разбежались. На этот раз окончательно: их сложные отношения начались года два назад, и на протяжении всего этого времени они без конца ссорились (с битьем посуды и скандалами), бурно мирились, даже пробовали жить вместе. А как они ругались!.. Не стесняясь публики, будто вулканическая итальянская семья на отдыхе. Сколько в их словах (между прочим, зачастую матерных) было страсти, — эмоции зашкаливали. Высокие, высокие отношения! Мы с Жанной не понимали, как, наговорив столько всего друг другу, можно продолжать быть вместе. И Городецкую недолюбливали. Тогда Федька обижался, но, в общем-то, знал или догадывался почему: его Света была первостатейной стервой.

Федька тяжело переживал разрыв, хотя и умело скрывал этот факт. Я даже подозреваю, что к Светке у него было что-то серьёзное, поскольку именно после неё друг как с цепи сорвался: беспорядочные необременительные связи, бесконечные ночные загулы и всевозможные и не всегда безопасные развлечения. И Городецкая ревновала, хоть и уверяла всех, что Закревский для неё — пустое место. Я не верила, что она его разлюбила, ведь противоположность любви не ненависть, а безразличие. А она не упускала случая напомнить о себе и, если получится (а получалось почти всегда), то и напакостить. Фёдор время от времени не выдерживал и отвечал ей той же манере, но сам прекрасно понимал, что в этой войне не будет победителя — они оба давно её проиграли.

Так или иначе, теперь Федька старался обходить бесноватую Светлану с её скандалами стороной, по возможности самой дальней, поскольку претензии мешали функционированию его бурной жизнедеятельности. Поэтому Светка по случаю предъявляла их мне, как лицу, приближенному к императору.

— Ну, и где же наш член-корреспондент? Статью когда принесёт? Она должна была лежать у меня на столе ещё позавчера!

Вот любого другого Федечка прибил бы на месте за «члена», а этой все сходит с рук, ничего не боится.

— Послушай, Света. Если тебе есть, что сказать Закревскому — ему и говори. Я не Федькин секретарь.

— А чей?

— Ничей. Я вообще не секретарь.

— Ах, да! Как же я могла забыть! — легонько хлопнула себя по лбу Светлана и приторно заулыбалась. — Ты не секретарь! Ты друг! — последнее слово она произнесла голосом Лисы Алисы, уговаривающей Буратино закопать свои деньги на Поле Дураков. Свита мерзко захихикала. — Маейчка, милая, не могла бы ты напомнить своему другу в свободное от вашей дружбы организмами время, что он статью по Ковальскому мне забыл донести. А то он, сволочь, трубку не берёт!