– Скажи, – повернулся я к девочке. – А ведь у вас тут еще одна старушка жила… Лет так десять назад.
– Это вы о той, что копыта от страха двинула, когда Фадееву обворовали…
Да, ну и натворил я тогда дел… Значит, для той соседки все закончилось трагически… Я подозревал что-то подобное.
Как бы то ни было, я узнал, что хотел, больше мне тут нечего было делать.
Ощущая себя полным мудаком, сотворив заклятие забвения, я покинул место, где впервые в жизни открыл врата.
Марафон закончился на каком-то пыльном чердаке.
Плюхнувшись на старый кухонный стол, видимо, перенесенный сюда за ненадобностью кем-то из жильцов, я попытался перевести дыхание. Я глотал воздух, как выброшенная из воды рыба. Караванщики, столпившись у пыльного окна, с интересом взирали на открывшуюся панораму крыш. Они о чем-то перешептывались на своем неизвестном мне языке.
Только теперь я сумел толком разглядеть их. Для меня они были все на одно лицо, высокие, чем-то напоминающие скандинавов, но скандинавов с неземными лицами. У всех одинаковые светлые, почти белые длинные волосы. Одеты они были в длинные плащи неопределенного покроя.
–
–
–
–
Уж в этом-то я точно не сомневался. Как оказалось, Тогот был прав на все сто, никто меня не искал.
Но тогда на запыленном чердаке будущее рисовалось мне в самом неприглядном свете.
– Пора?
Неспешно поднявшись, я подошел к караванщикам, но они что-то обсуждали, не замечая меня. Тогда, чтобы привлечь их внимание, я кашлянул.
– Что это за город? – спросил один из караванщиков, пока я пытался сформулировать свой вопрос относительно суммы гонорара. – Мы спорим: один из нас утверждает, что это Салимат-де-Си, а другой, что – Сатпиер-Бург.
Я покачал головой.
– Это – Ленинград, а раньше, лет сто назад, он назывался Санкт-Петербург.
– Да, Сат-пиер-Бург, – кивнул караванщик. – Страна – Хорсия.
– Россия, – поправил я. – Но теперь это – СССР.
– Ф-ф-ф-р, – насмешливо повторил мой собеседник и задумался, а потом вновь заговорил на своем языке с остальными.
Мне пришлось вновь прокашляться.
– Я, собственно, насчет гонорара.
– А, гонорар, – понимающе кивнул караванщик, видимо, из всех только он один говорил по-русски. – А когда мы отправимся дальше?
Я ментально обратился к Таготу…
– Через пятнадцать минут, – повторил я караванщику.
– Минут? – переспросил тот. – Что есть «минута»? Я неплохо говорю на вашем языке, но система ваших мер для меня до сих пор загадка.
– Ну, минута – это минута, – попробовал объяснить ему я. – В минуте шестьдесят секунд. А в часе шестьдесят минут…
– Секунд, часов, – пробормотал себе под нос караванщик, зачем-то загибая пальцы, словно пытаясь что-то то ли вспомнить, то ли пересчитать. – Нет, не понимаю… – И, видя мою беспомощность, задал следующий вопрос. – Это случится до того, как стемнеет?
– Да, – с уверенностью ответил я. – Скоро, очень скоро.
Удовольствовавшись этим ответом, караванщик обратился к одному из своих спутников, тот кивнул и, сунув руку в карман плаща, выудил оттуда довольно большой сверток – черная кожа, стянутая алой лентой и запечатанная сургучной печатью, словно ценная посылка или бандероль.
– Большое спасибо, – пробормотал я, пытаясь запихнуть сверток в карман, но он был слишком большим и в карман не лез.
Караванщики отвернулись, вновь принялись разглядывать городскую панораму, о чем-то оживленно споря.
–