Ключ

— Следствие это выяснит, вам незачем указывать ему путь… В вашей квартире полиция нашла ключ от этой квартиры. Каким образом он у вас оказался?

— Мне дал его Фишер.

— Почему?

— Потому, что прислуги в этой квартире не было и открывать дверь было некому, да и ему не хотелось беспокоиться.

— Вы, однако, сказали, что приезжали туда всегда с Фишером?

— Вы ошибаетесь, господин следователь: я не говорил, что приезжал туда всегда с Фишером, я сказал, что бывал там с Фишером, это не одно и то же. Мы иногда назначали там свидание друг другу и являлись туда из разных мест. Случалось, я приезжал раньше, чем он, таким образом мне необходимо было иметь ключ… Я сам этот ключ и заказал слесарю, по образцу, который получил от Фишера, так как прежде в квартире было всего два ключа. Имени этого слесаря я не помню, но мастерскую могу разыскать, если вам понадобится…

— Не трудитесь, слесарь, у которого вы заказывали ключ, уже найден, — сказал Николай Петрович. В глазах Загряцкого пробежало торжество.

— Вот как! Очень рад, что сам вам об этом сказал.

— Откуда же вам так хорошо известно, что в квартире было два ключа? — спросил как бы невнимательно Яценко, меняя бумагу в машинке.

— Не помню, откуда известно. Верно, мне Фишер сказал.

— Итак, вы признаете, что по поручению Фишера заказали еще ключи?

— Признаю, отчего же мне этого не признать? Пожалуйста, занесите в протокол, что я сам вам об этом сказал.

— Не беспокойтесь, занесу. Вы сказали, что не были близки с Фишером. Однако, исполняли такого рода его поручения?

— Я, кажется, не говорил, что не был близок… Впрочем, что такое «был близок»? Это очень неопределенно. Да и ничего дурного в том поручении не было.

— Сколько ключей вы заказали?

— Три.

Яценко поднял голову от машины.

— Слесарь утверждает, что вы заказали два ключа.

— Два? Нет, помнится, три. Да, именно три. Я оставил один себе, а остальные отдал Фишеру.

— Вы твердо помните, что заказали три ключа?

— Право, вы меня смутили… Нет, конечно, три. Я помню, что отдал Фишеру два ключа. Впрочем, я думаю, это несущественно.

— Вы напрасно так думаете. Это очень существенно. Итак, вы настаиваете, что заказали три ключа?

— Нет, если это так важно, я не решаюсь настаивать: может быть, и два, — сказал Загряцкий.

— Очень хорошо… Так и запишем.

— Так, пожалуйста, и запишите.

— Хорошо-с… Записано… Вы сказали, что в последний раз были на квартире с Фишером в понедельник, правда?

— Так точно.

— Вероятно, тогда же вы условились и о следующей встрече?

— Нет, мы не уславливались.

— Когда вы предполагали снова развлекаться с Фишером?

— Это зависело от него: он посылал мне приглашение, когда хотел устроить сеанс.

— Ах, это называется сеансом? Так… Приглашение всегда исходило от него? — небрежно спросил следователь.

— Разумеется. Ведь его была квартира, он все и устраивал.

— Так что вам никогда не случалось проявлять инициативу, т. е. приглашать Фишера на сеанс, как вы изволите выражаться?

— Никогда.

— Вы говорите неправду, господин Загряцкий, — быстро, резким голосом произнес Яценко.

— Я никогда не говорю неправды, господин следователь.

— Ваши слова находятся в полном противоречии с теми данными, которыми я располагаю. У меня имеется записка, которой вы приглашаете Фишера быть вечером «там, где всегда». Вот она…

«Кажется, подействовало», — подумал Яценко.

— Лицо Загряцкого покрылось пятнами. Он наклонился над запиской, которую, не выпуская из рук, показывал ему следователь. Но Яценко не дал ему прочесть то, что в ней было сказано.

— Это ваша подпись? — спросил он.

— Да, моя. Я забыл об этой записке… Правда, был такой случай, когда я предложил Фишеру прийти на квартиру… Я просто забыл об этом случае.

— Или же вы не предполагали, что Фишер сохраняет такие записки?.. Когда это было?

— Недели три тому назад.

— Это опять неверно. Квартира была снята Фишером всего месяц с лишним тому назад. Между тем в записке вы предлагаете встретиться «там, где всегда». Это не могло быть сказано через неделю после снятия квартиры, особенно, если вы устраивали сеансы не часто, как вы сами утверждаете.

— В первую неделю мы там встречались чаще.

— Сказать можно что угодно. Я советовал бы вам однако быть откровеннее, господин Загряцкий.

— Я и так говорю вполне откровенно… Покорнейше благодарю за совет…

С минуту они смотрели друг на друга злыми глазами в упор. Следователь сдержался.

— Так-с… Теперь потрудитесь сообщить мне, что вы делали позавчера.

— С самого утра что делал?

— Да, пожалуй, начните с самого утра.

— Я встал около десяти часов…

— Виноват, вы обычно встаете в это время?

— Да, обычно. Затем, напившись кофе, я отправился к воинскому начальнику. Видите ли, я белобилетчик, — у меня плохое зрение, — и нас скоро должны подвергнуть переосвидетельствованию. Я заходил за справкой, в присутствии могут подтвердить, что я был у них утром. Я довольно долго разговаривал с чиновником… Белобрысый такой чиновник, он сидит в первой комнате, слева от входа. Вы можете у него узнать, я назвал свою фамилию и он, наверное, помнит.