Ключевая фигура

— Мне не нужны профессиональные кулаки, — возобновил разговор Науров, — у меня такого добра навалом. Я давно ищу профессиональные мозги. Назовите еще раз — я хочу услышать — истинную причину вашего появления здесь.

— Если вам интересно, — Марковцев пожал плечами. — ГРУ стало наводить порядок в застарелых делах. Наметилась работа по расконсервации базы, точнее — окончательной ликвидации. Вывоз и уничтожение вооружения. По старой дружбе один человек поделился со мной этой информацией. Я хотел опередить ГРУ, однако Санников опередил всех. Здесь действительно случайность. Кстати, я бы хотел знать, как продвигается следствие. — Марк едва заметно улыбнулся, вспомнив высказывание Шамиля о своем влиянии на местную милицию. — Желательно во всех деталях. Кто подозреваемый, свидетели, если таковые есть.

— Свидетелей, насколько я знаю, нет. Но за несколько минут до смерти Санникова к нему приехала его бывшая жена и вызвала милицию.

— Интересно. Узнайте о ней как можно больше.

— Хорошо, — пообещал Науров и внимательно вгляделся в собеседника. — Выходит, работу никто вам не предлагал.

— Почему же… Вы предлагаете.

11. Москва, Лефортово

Султан Амиров охотно давал показания. На протяжении полутора лет он находился под следствием в самом комфортабельном изоляторе страны, редкий день проходил без допросов. Часто его выдергивали из камеры ночью, чтобы задать только один вопрос, практически ничего не значащий. Султан менял мерклый свет одиночной камеры на ослепительный в комнате для допросов, отвечал и снова препровождался на место.

Он давно понял своеобразную тактику давления, но искренне удивлялся ей. Вся тяжесть его существования должна быть предана гласности. Зачем ему доказывать то, что он знает, к чему привык, что стойко переносит и будет переносить?

До некоторой степени он сам усугублял свое положение. Первые дни после ареста Султан содержался в одиночной камере, что само по себе считается в СИЗО наказанием, потом арестованного перевели в трехместную камеру. Он не мог пожаловаться на общество сокамерников, тем не менее попросился назад, и его странную просьбу удовлетворили.

В его клетушке круглые сутки вещало «Радио России». Он знал все последние новости, рейтинги музыкальных хит-парадов и прочие известия. Но больше всего ему нравилась передача «Музыка без слов». Пять раз в неделю он отдыхал от голосов ведущих и многочисленных гостей программ. К этому времени контролер опускал откидные нары, и Амиров, лежа, наслаждался музыкой. Откровенно диковинные мелодии чередовалась с неистовыми, но чаще всего звучали однообразные, успокаивающие, шелестящие, как шум дождя: са, ла, ма.

Три слога, образующие слово «ислам»: мир, спокойствие, добродетель.

И он действительно представлял дождь, резкие порывы ветра за окном его дома в родовом селении. Отдавался этому чувству весь, поскольку давно не слышал звука дождя о черепицу, лишь о брезент палатки, листву и в землю под ногами. Порой обгоревшую, где собственные следы, как чудные мелодии, чередовались с отпечатками ног неверных.

Его родная земля хранила много секретов, чаще всего уже разложившихся, обезображенных и обезглавленных, со связанными руками и ногами. Султан охотно делился ими со следователем и незаметно насмехался над его наивной прозорливостью: тот истолковывал откровения узника как попытку вынудить следствие вывезти его на место преступления, где, возможно, чеченский полевой командир попытается совершить побег.

О побеге Султан не думал, о воле — да. Убежать из этой охраняемой крепости невозможно. Как нереально и подкупить охрану. Можно дать денег одному, двоим… На этом все и закончится. Он не простой смертный, что натурально вдохновляло узника, его величие не показное, стоит на прочном фундаменте из костей и крови. Его могут снести, но остов останется — как памятник, в назидание тем, кто незаконно топчет его родную землю, и тем, кто еще отважится ступить на нее. Ступить робко, постоянно оглядываясь, ибо смерть повсюду.

«Музыка без слов» сменялась «словами без музыки», хорошо поставленный голос диктора ласкал слух: «Погибли восемь российских милиционеров и… один чеченский боевик. На фугасе подорвался БТР, ОМОН открыл огонь на поражение… по «зеленке». На рынке в Грозном выстрелами в затылок расстрелян наряд милиции…»

Памятник. В назидание тем, кто отходил по его родной земле.

Султану разрешалось держать в камере Коран, но запрещалось на первых порах иметь хотя бы жалкий огрызок карандаша. И Амиров мысленно делал пометки на полях Священной книги; после ему стали давать бумагу, карандаши и книги из тюремной библиотеки. Мусульманин может молиться где угодно, для молитвы достаточно небольшого клочка чистой земли. Или очищенной земли, добавлял Султан, очищенной кровью неверных. Должно быть, на таком месте молитвы быстрее дойдут до Аллаха.