Ключевая фраза

Игнатьев в отличие от Лизы встретил адвоката не безразлично, а скорее испуганно. Оба подследственных, не сговариваясь, выбрали один и тот же вопрос вместо приветствия:

– Что-то давно вас не было, Артем Валерьевич?

Артем повторил фразы, прозвучавшие двумя часами ранее:

– Приболел. Бывает. Обидно весной, но что делать?

При этом Артем не отрывал глаз от бегающего взгляда Игнатьева.

– Да, бывает, – Игнатьев подошел к любимому окну и уткнулся в стекло лбом.

– Валерий, я был у Лизы!

– Да, и как она? – в голосе Игнатьева прозвучали нотки волнения, хотя положение головы не изменилось.

– Ничего, ничего так… Только вот что, знаете? – Артем понизил голос. – Вы, конечно, извините… Но сдается мне, вы меня ввели в заблуждение относительно участия Елизаветы в преступлении. Давайте, Валерий, начистоту. Два простых вопроса. Чья была идея убить Федора и кто «приискал» кислоту?

– Я же вам говорил, я готов признаться, что я! – оставаясь прислоненным к холоду стекла, сообщил Игнатьев.

– Я не про то, в чем вы готовы признаться. Я о том, что было на самом деле? Чья идея и чья кислота? Вы мне сказали во время нашей последней встречи – идея с кислотой была «не ваша». Намекнули на что? Что Лиза придумала с кислотой? А вы благородно готовы взять все на себя. Так? Я слушаю внимательно.

Взгляд Валерия сбежал по стеклу вниз и уперся в свежевыкрашенный подоконник, выискивая в нем пузырьки воздуха на поверхности слоя краски.

– Я не намекал, что Лиза придумала с кислотой. Я сейчас понимаю, что она вообще ни при чем. Хотя я был уверен, что очень даже при чем… Просто она мне не решалась озвучить. В общем…

Игнатьев, наконец, оторвал лоб от стекла, отлепил взгляд от краски подоконника, взглянул на адвоката.

– Было так: я год ухаживал за ней… как в кино, знаете? Приглашал куда-нибудь сходить, иногда она соглашалась – я так понимал, когда хотела досадить этому уроду. Да, я знал, что она замужем, но она… Создана для меня, понимаете? Не для него уж точно, он не ценит, не ценил и не будет ее ценить никогда, потому что он просто не человек. За что она его такого любит, непонятно.

Валерий замолчал на минуту. Встряхнул головой, продолжил:

– Так не могло долго продолжаться. В конце концов, она же женщина, а я мужчина. Она переехала ко мне, но… Это странно звучит, но она оставалась ему верна. Мы целовались, да, но она это делала как-то… Из жалости ко мне, что ли? И она все время ему писала письма – утром, днем, вечером, в ванной, на кухне, у плиты, в постели… В нашей постели! Каково это? Я чувствовал себя диваном: на мне можно сидеть и меня можно гладить, но меня нельзя любить? Кто любит диван? Даже когда говорят: я люблю свой диван, любят же не его! Я как-то спросил Лизу: а если он вдруг упьется и умрет, ты будешь носить ему цветы на могилу? Кому ты будешь писать, если его не станет? И она как-то так холодно ответила: «Никому – его же не станет!» Ну, я и подумал, что это… Намек как бы… А вы бы как подумали?

Артем молча слушал. Игнатьев расценил молчание как знак согласия и заговорил вновь.

– Я с ним познакомился случайно. Мы же по возрасту не особо-то разные, общие знакомые нашлись. Довольно редко, но он бывал во «Временах года» – это напротив Поклонной горы, торговый центр, знаете? Там кино, кафе, рестораны.

Артем кивнул, несколько удивленно округлив глаза.

– Да, представьте себе, этот лох во «Временах»… Обычно он за себя не платил, насколько я знаю. Вечно у кого-то на хвосте, друзья у него из богатых, не все же его однокашники на диване дыру протирают. Кто-то и в люди выбился. В общем, это было в кафе на пятом этаже, напротив кино. Там еще веранда такая на крыше, кальяны… Я пару раз с ним там встречался, смотрел на него и думал, что она в нем нашла? Абсолютный, законченный подонок…

– И там вы решили его отравить? – подал голос Артем.

– Я? Нет! Я вообще его не собирался травить. Десятки раз я его душил голыми руками, я его бил по голове бейсбольной битой, я его сбрасывал с моста… Травить? Нет, не собирался.

– А как же так вышло? – допытывался Артем.

– Я бы не хотел ее впутывать, – Игнатьев снова вернулся к подсчету пузырьков на подоконнике.

– Да она же впутана в это дальше некуда, Валерий! – Артем развел руками.

– Я не про нее, – неожиданно для адвоката заявил Игнатьев.

Артем оторопел.

– Не про нее? В смысле идея отравить «урода» возникла у другой женщины?

– Да!

– Кто она?

– Я бы не хотел ее впутывать! – пузырьки краски на подоконнике составили второй десяток и закружились в хороводе.

– Вы больны, Валерий? Вы себя слышите? Вы мне тут говорили про любовь, про Лизу, которую вы готовы спасти… Оказывается, ваша сообщница – не Лиза, и вы не хотите ее впутывать? Это что – ваша мама?

Игнатьев вспыхнул.

– Не трогайте мою мать!

– А вы не будьте идиотом! Кто та женщина, что надоумила вас отравить Вульфа? Вы ее тоже любите, что ли, не могу понять? И Лизу, и ее? Не поймете, кого больше?

– Я ее не люблю! С чего бы я любил проститутку?

Артем раскрыл рот, но ничего не смог сказать первые секунды.