Ключи к полуночи

— Я понимаю.

— От этого у него повышается давление.

— Я уже заметил.

— Он нарушил кое-какие правила. Например, попытался вытянуть из меня ее настоящее имя.

— Из меня тоже, — сказал Петерсон.

— Он как-то глупо угрожал.

— Разве может быть что-то глупее того, что я услышал, — сказал толстяк.

— Я рекомендовал отослать его, — сказал Каррерас.

— Я тоже.

— Если это будет одобрено, я лично займусь им.

— Дорогой Игнасио, это не будет какая-нибудь радикальная перемена. Всего лишь поездка домой.

— Если будут одобрены более сильные меры, я хочу сам выполнить эту работу.

— Не беспокойтесь, никто не собирается отнимать у вас ваше хобби.

— Мы увидимся в Морице? — спросил Каррерас.

— Конечно, — сказал толстяк. — Думаю, я возьму несколько уроков катания на лыжах.

Каррерас рассмеялся.

— Это будет незабываемое зрелище.

— Правда? — Петерсон тоже засмеялся и повесил трубку.

Этот же телефон служил и для внутренней связи. Каррерас позвонил в переднюю.

— Да, сэр? — это был Паз.

— Мадам Дюмон может подняться сейчас наверх.

— Хорошо, сэр.

— А ты упакуй свой чемодан. Через несколько часов мы отправляемся в Сант-Мориц.

— Да, сэр.

Каррерас положил трубку и прошел к двери, за которой был спрятан полностью укомплектованный бар. Он начал смешивать напитки: апельсиновый сок и два сырых яйца для себя и водку с тоником — для Мари Дюмон.

Она пришла еще до того, как он закончил готовить ее водку. Захлопнув за собой дверь, она подлетела к нему, вся кипя от ярости.

— Привет, Мари.

— Как ты думаешь, кто ты такой?

— Я думаю, что я Игнасио Каррерас.

— Ты негодяй.

— Я приготовил для тебя водку с тоником.

— Ты не можешь держать меня вот так, в передней! — сердито сказала она.

— Да? А я думал, что могу.

— Негодяй!

— Ты такая любезная молодая леди.

— Заткнись.

Она была красива. В свои двадцать шесть лет она была не по годам опытная и умудренная, хотя и не настолько, как сама думала. Ее темные волосы обрамляли невозмутимое лицо. В темных глазах горело страстное желание и что-то еще, нечто большее, чем маленькая боль. Ее утонченные черты и изысканная осанка, приобретенная в дорогостоящем пансионе, придавали ей надменный вид. Она была стройная и длинноногая, как манекенщица, но с полным округлым бюстом.

Одевалась Мари тоже красиво. Она носила костюм-двойку, сшитый на заказ в Париже за тысячу долларов. Костюм оживлялся розовой блузкой, драгоценностями и нежными духами, одна унция которых стоила двести долларов.

— Я жду объяснений, — сказала она.

— Да что ты?

— Да.

— Вон твое питье.

— Не смей со мной так обращаться!

Она была испорчена той жизнью, которую вела. Ее отец был богатый бельгийский торговец, а муж — еще более богатый французский промышленник. Ей ни в чем не отказывалось, даже тогда, когда ее требования бывали чрезмерными.

— Извинись, — настаивала она.

— Тебе бы это не понравилось.

— Понравилось? Я требую этого!

— Ты — злючка. Ты знаешь это?

— Я сказала тебе, извинись!

— Но красивая злючка.

— Извиняйся, черт тебя побери!

— Успокойся, Мари.

— Извиняйся, грязная обезьяна!

Он дал ей легкую пощечину, но достаточно сильную, чтобы она почувствовала.

— Вон твое питье, — сказал он.

— Ублюдок.

— Сука. Забирай свою выпивку.

— Засунь ее ослу в задницу.

Он отвесил ей такую затрещину, что она чуть не упала.

— Пей, — сказал он.

— Меня от тебя тошнит.

— Тогда зачем же ты приходишь сюда?

— Занимаюсь благотворительностью.

Он дал ей еще одну пощечину. Еще более сильную.

Она откинулась к стене, покачиваясь и держась за красную отметину на щеке.

— Забирай свою выпивку, — неумолимо повторил он.

Она плюнула в него.

В этот раз его удар сбил ее с ног.

Оглушенная, она осела на пол, ее ноги были подвернуты.

Каррерас, держа одну руку на ее горле, быстро поднял ее и прижал к стене.

Она плакала, но в ее глазах светилось упрямое желание получить извинение.

— Ты больная, — сказал он ей, — ты больная, избалованная богатая девчонка. У тебя есть свой белый "Роллс-Ройс" и свой "Мерседес". Ты живешь в особняке. У тебя есть слуги, которые чуть не в туалет за тебя ходят. Ты тратишь деньги так, как будто завтра они станут ненужными бумажками, но ты не можешь купить то, что хочешь. А ты хочешь, чтобы кто-нибудь сказал тебе "нет". Всю жизнь тебя баловали, а теперь ты хочешь, чтобы кто-нибудь оттолкнул и ударил тебя. Ты чувствуешь себя виноватой со всеми своими деньгами и, возможно, ты была бы очень счастлива, если бы кто-нибудь избавил тебя от них. Но это не случится. И ты не можешь отдать их, потому что большинство их ограничено опекунством. Поэтому ты решилась на то, чтобы тебе давали пощечины и унижали. Я понимаю. Думаю, что ты сумасшедшая. Но я действительно понимаю тебя. Ты слишком поверхностна, чтобы понять, какая удача выпала тебе в жизни, слишком пустая, чтобы радоваться ей и найти способ употребить свои деньги на достижение стоящей цели. Поэтому ты приходишь ко мне. Помни об этом. Ты находишься в моем доме и будешь делать то, что я скажу. Прямо сейчас ты заткнешься и выпьешь свою водку с тоником.

Она собрала слюну, пока он говорил, и плюнула ему прямо в лицо. Плевок пришелся прямо на нос и медленно сполз к уголку рта.