Ключи от дворца

Алексей знал, зачем его вызывают, знал, что раз его делом занялся Суярко, то уклониться от встречи невозможно. А какое же, в сущности, дело? Свершил справедливый суд над предателем Родины… «Самосуд, самосуд», — противореча собственному утверждению, подумал тут же. И все-таки не пропадала надежда, даже уверенность, что Суярко его поймет. Ведь Федор сам вызвал его на это своей злорадной издевкой, своей бандитской кощунственной похвальбой… А ведь столкнулись не где-то в тыловой комендатуре, а на переднем крае, в еще неутихшем бою… В общем, все это надо, однако, объяснить…

Фещук по помрачневшему лицу своего замполита догадался, что он переживает, сочувственно хлопнул его по плечу.

— Не вешай носа… Особисты тоже не каменные души… Разберутся.

До этого он, узнав от самого Алексея о случившемся на кургане, не стал высказывать своего мнения. Одобрить поступок Алексея не мог по своему служебному положению. Осудить? Но точно так же, как у Алексея кровоточила память о Нагоровке, у Фещука незабываемо врезались в нее Волховские леса…

Батальон наскоро окапывался у железнодорожной насыпи. Впереди, на расстоянии выстрела автомата, кучились деревянные домики, а сам он, каменный Орел, застланный дымом пожаров, был тоже близок, и сквозь гарь и чад проглядывались почерневшие остовы зданий, купол какой-то церкви, левее — семафоры железнодорожного узла, нагромождения горящих, как спичечные коробки, вагонов.

Алексей вылез из полураскрытого неглубокого погреба, где разместился КП батальона, и перебежками — немцы вели по степи за насыпью частый минометный огонь — стал пробираться на КП полка.

Расщелину оврага, которую он пересек, заполнили укрывшиеся здесь женщины, дети… Приказ коменданта Орла генерала Гамана обязывал население покинуть город. Но многим удалось избегнуть угона, спрятаться, и сейчас те, кто посмелее, поднялись к заросшей кустарником кромке оврага и глазами, в которых страх сменялся надеждой, смотрели в сторону дымившихся кварталов.

Суярко поджидал на опушке небольшой рощицы, и Алексей мысленно поблагодарил его за это. Куда тяжелее было бы, если б дознание велось где-либо вблизи КП, на виду у Каретникова и Савича.

— Садись, рассказывай, — хмуро предложил Суярко, опускаясь на траву. И за такое приглашение тоже можно было его поблагодарить. Все-таки не перешел на официальное «вы», сохранял те относительно дружеские, земляческие отношения, которые между ними были.

— Что тебе рассказывать?

— Все, что позавчера произошло. А лучше с самого начала… Ты давно его знаешь… этого… Серебрянского… Федора?

По пути сюда, в рощицу, Алексей невольно размышлял, каким образом Суярко довольно быстро узнал о том, что произошло на кургане? Теперь же, когда капитан назвал но только фамилию, но и имя предателя, стало ясным, что такая осведомленность — результат первого допроса власовцев в штабе дивизии, а значит, то дознание, к какому приступил Суярко, предписано ему оттуда, сверху. И торопят оттуда… Лучше это для него, Алексея, или хуже? Так и не ответив себе на этот вопрос, он стал рассказывать… О тех днях, что предшествовали эвакуации Нагоровки… Об отъезде отца… О Лембике. О том, как в последний раз, забежав проститься с домом, увидел Федора… Наконец, о позавчерашнем…

Суярко сидел с бесстрастным лицом, покуривал, слушал.

— Вот, кажется, все, — заключил Алексей.

— Ты поступил непростительно…

— Сам знаю.

— А коль знаешь, то пиши объяснение.

— Кому?

— СМЕРШу… Мне… Вот так, как рассказал… Про этого Федора, про Лембика, про отца… Кстати, ты сказал, что он уехал в Тихорецкую и до эвакуации не возвратился… Каким же образом потом он оказался в Нагоровке?

— А спрашивается, каким образом Серебрянский из Нагоровки попал сюда, под Орел?

— Ну, это представить себе можно, раз он изменил присяге еще тогда. Звено цеплялось за звено, и потянулась цепочка. А вот с твоим стариком не ясно. Нагоровку сдали в октябре сорок первого, а Тихорецкую только летом сорок второго. Как же Серебрянский мог с ним встретиться в позапрошлом году?

— Откуда мне известно? Я ведь про отца знаю только то, что мне этот гад сказал… Жив, мол, пожалел его…

— Вот и про это напиши.

Суярко вскинул на Алексея странный, словно удивляющийся его наивности взгляд, добавил:

— Знаем мы, как они нашего брата, коммунистов, жалеют…

— Да ты что, целую историю хочешь из-за этой мрази раздуть? Не я, так его бы полевой трибунал шлепнул…

— Во-первых, прежде чем шлепнуть, его допросили бы… Власовцы попались живехонькими на нашем участке впервые…

— Так его же захватили в плен не одного, с ним еще четверо… Все они покажут то же самое, что и он…

— Я сказал во-первых, а во-вторых — важно знать связи и роль этого Серебрянского в Нагоровке… Ты что же думаешь, кончится война, и ни с кого ничего не спросится? Не воздать каждому…

— Вот я ему и воздал…

— Ты что себе позволяешь? — рассердился Суярко. — Если бы это сделал Рында, с него и спрос был бы другой. Прорвалось естественное.