Ключи от ящика Пандоры

В такси ехали молча. Вдруг зарядил дождь, мелкий, нудный, чертил на окне косые слезные линии. Игорь обнял ее за плечи, ласково притянул к себе:

– Это у тебя от перемены погоды голова разболелась. Завтра на весь день дождь обещают. Дома таблетку примешь, и все пройдет.

– Да, конечно.

* * *

За окном слабо светилось утро, впрямь дождливое, серенькое. Игорь мирно посапывал на своей половине кровати, и поневоле приходилось подстраиваться под его ровное дыхание. Смешно, наверное, если со стороны посмотреть: лежит себе женщина, глаза открыты, а дыхание ровное, будто спит. Руки на груди сложила, черные волосы на подушке – как Панночка. Скорей бы настоящее утро грянуло, петушок пропел, иначе ж с ума сойти можно. Надо же как-то дальше жить, действовать. Мука ужасная – вот так лежать, лелея в себе горестную бессонницу.

И все-таки уснула. Открыла глаза – белый день за окном. Вернее, белесый на фоне серого неба. Клочья тумана ползут меж стволов сосен, в открытую створку окна несет теплой сыростью и запахами травы. Интересно, который час… В доме тишина гулкая, и наверняка ближе к полудню.

Выпростала из-под одеяла руку, нащупала браслет часов на прикроватной тумбочке – без четверти двенадцать. Никогда так долго не спала.

Надо вставать, предпринимать что-то. Созрел же какой-то план там, в бессоннице…

Во-первых, надо на квартиру к тете Маше поехать. Наверняка там еще письма есть. Можно, конечно, сразу маме позвонить, спросить в лоб. Но ведь не скажет, это точно! Она же клятвенно обещала, или как там еще? Не в ее интересах, кажется? И тетя Саша не скажет без предъявления доказательств.

Господи, ерунда какая: планы, доказательства… Что она, следствие собирается проводить? Проверку на стадии дознания? А с другой стороны – как дальше-то жить? Мучиться бессонницей и безвестностью? Предполагать, домысливать, бояться? И, что самое страшное, связывать эти предположения, домыслы и страхи с Игорем?

Она решительно откинула теплое одеяло, встала, сильно потянулась, напрягая разнеженные мышцы. Теперь быстро в ванную, потом кофе, одеться, и – вперед… Сегодня же все узнает! И про «обстоятельство», и про мамины обещания, и про клятвы!

Тети-Машина квартира встретила угрюмой настороженной тишиной. В кухне заурчал холодильник – она сильно вздрогнула, липкий страх опоясал горло. Ира сглотнула, успокаиваясь. Вошла в комнату, огляделась – десять дней прошло, как тети Маши нет, но странное, идущее изморозью по телу ощущение присутствия… И все здесь как при ней было: чашка, забытая на столе, павловский теплый платок, свесившийся бахромой со спинки стула, чистота, порядок, салфетки-вышивки на комоде. Так, где же она документы хранила, письма… Ага, вот здесь, кажется, в ящике секретера.

Ирина потянула на себя ящики – один, другой, пальцы дрожат, как у воровки. Вот они, коробки с письмами. Ты извини, теть Маш, я тут на диванчике пристроюсь, почитаю, нехорошо, конечно, я понимаю. Но что делать – надо…

Никаких следов «преступления» не обнаружилось. Письма как письма, с приветами, рассказами о жизни, с устаревшими новостями. И в письмах той самой Аннеточки к тете Маше тоже никаких упоминаний об «обстоятельстве» нет. Хотя в одном она пишет, что номер телефона сменился, и сам номер выведен круглыми аккуратными цифрами, даже с кодом города, – позвонить, что ли?

Да. По крайней мере это будет правильно. Сообщить хотя бы грустную весть… Девушка подтянула к себе телефон – старый, с крутящимся пластмассовым диском. Тетя Маша не признавала новых кнопочных аппаратов, смеялась, что «пальцем в дырочку тыкать» привычнее.

Набрала номер, заглядывая в листок письма. Длинный гудок оборвался почти сразу далеким, сипловато радостным:

– Да? Слушаю?

– Здравствуйте, Анна… Анна…

Господи, как же ее по отчеству? Какое-то интересное, почти литературное…

– Анна Власьевна я! – услужливо подсказал высокий сипловатый голос. – А кто говорит, не узнаю, простите?

– Меня зовут Ирина, я племянница Марии Васильевны Стоцкой.

– Ах, Ирочка, как же, как же! Никогда голоса вашего не слышала, простите! Здравствуйте!

– Анна Власьевна, я вас беспокою по грустному поводу… Тетя Маша умерла. Вот, сегодня уж семь дней, как похоронили.

– Как умерла? О господи… Да как же так? Боже, горе какое… Погодите, я на стул сяду.

Короткие шорохи в трубке, потом звуки, похожие на бульканье. Плачет, наверное…

– Але, Анна Власьевна?

– Да, я слушаю. Горе, Ирочка, горе… Вот и Машенька от нас ушла. Вы знаете, мы с ней были очень дружны. Ее муж покойный, Антон Семенович Стоцкий, мне двоюродным братом приходился. Его почти сорок лет с нами нет, а мы с Машенькой все письма друг другу пишем, так уж получилось. Вернее, писали… И Андрюшеньку, вашего папу, Ирочка, я хорошо знала. Машенька писала, вы очень на него похожи – и с лица, и повадками…

– Да. Наверное. Вы простите, что так поздно вам сообщила. Наверное, надо было телеграмму дать.