Ключи от лифта

– Ее звали Роза, – улыбнулся Петр Гарсия. – Она согласилась и научить меня, и выступать со мной. Видимо, несмотря на женскую солидарность, ей понравилась моя решимость доказать любимой, что танцует не только тот ее кент. В общих чертах Роза была довольна и удивлена, что для новичка я двигаюсь достаточно умело. Перестала удивляться, когда узнала о кубинском отчиме. Тренировки были изнурительными, но во мне пылал адский коктейль – и любовь, и ревность, и злость, и отчаяние. Роза хвалила меня, поддерживая «дух в войсках», мы трудились, как бешеные, она также загорелась желанием доказать и мои, и свои собственные способности, ведь на родине сама долго училась, но в дальнейшем избрала путь науки, о чем, собственно, не жалела. А может, я был ее единственным шансом что-то доказать себе и миру. День конкурса приближался. Прогресс мой был невероятным, но она все равно вздыхала: «Нет, чего-то не хватает в тебе, хоть и все правильно делаешь. Нет страсти. Жажды нет…»

Заинтригованные слушатели замолчали, но вопросов не прозвучало. Петр продолжил сам:

– В последний день перед выступлением после тренировки у выхода из зала нас ждала шикарная мулатка, как оказалось, подружка Розы. Они переглянулись, как две заговорщицы, и вдруг прозвучало даже не предложение, а приказ: «Сегодня мы с Оливией ночуем у тебя!» Я остолбенел. Конечно, танцы сближают. Но за весь этот месяц тренировок я, горя собственными чувствами, даже назло любимой не порывался сблизиться с Розой вне тренировок. А тут такое… Но ту ночь я не забуду никогда.

– Кхе… – кашлянул шеф. – Может, все же при девочках не надо?

– Да они ж говорят, что уже взрослые, раз работают у вас? – засмеялся Петр. – Да нет, уж слушайте, как закаливают героев! Только когда мы подошли к двери моей однокомнатной квартиры, я вспомнил, что холостяцкий мой порядок, конечно, был не идеальным. Но усталость и волнение перед завтрашним днем, а еще больше перед неизвестной перспективой сегодняшней ночи накрыли все мои угрызения совести. Мы чем-то поужинали, даже выпили на троих одну бутылку вина, кто-то из девушек велел мне стелить уже разложенный диван – все это я помню, как во сне. Но когда я уже лежал, а они, вернувшись из душа, влажные, смуглые и невероятно красивые, легли по обе стороны от меня, тогда я вдруг подумал, что уже умер и два загорелых ангела сейчас потащат меня куда-то, но не знал еще, вверх или вниз.

Слушатели замерли, в глазах у Оксанки блеснуло любопытство, Олька уставилась в край стола и, кажется, перестала дышать.

– Я не буду пересказывать вам, как я проспал ночь голым между двумя роскошными молодыми обнаженными женскими телами, к которым мне не позволено было прикасаться, но Роза все же знала, что и зачем она делает! Утром, когда Оливия выпила с нами кофе и убежала на пары, Роза сказала: «Через два часа наш дебют. Твой дебют. А может – первое и последнее в жизни выступление. И ты должен взорваться в танце всей страстью, которую тебе пришлось сдерживать этой ночью!»

– Ничего-о-о себе! – простонал бармен, а другие мужчины с пониманием закивали.

– Вы выиграли эти соревнования?! – наконец не выдержала Олька.

– Нет, – грустно улыбнулся Петр Гарсия.

– Как же так? Им не понравилось? – взмахнула руками Оксанка.

– Мы заняли третье место. Но это пустяки. Главное, что мой друг записал тот прямой эфир на кассету, которую я потом послал своей бывшей девушке. Чтобы она поняла, что я тоже могу танцевать. И даже страстно. А вот может ли тот ее… все то, что умел я, кроме этого?

– И что? Вы помирились?! – не выдержала Олька.

– Нет, – вздохнул Петр Гарсия. – Наверное, дело было не только в нехватке танцев.

В дверь кафе вошли новые посетители, шеф взглядом расставил команду по местам, а гости попросили счет. Когда они уже выходили из кафе, Оксанка вдруг спросила вдогонку:

– А Роза?!

Петр Гарсия оглянулся, мечтательно улыбнулся и ответил:

– После того выступления наши пути разошлись. Но на Новый год мы посылаем друг другу открытки.

19

В начале зимы Олька решилась «выйти в люди» – не все же сидеть с бабой Саней перед ее телевизором и читать Роксанины книги в своей комнате? Правда, праздничных нарядов не было, но черные брюки, тонкий небесно-голубой свитерок по фигуре, черные бусы и клипсы, которые как-то по дружбе подарила Оксанка, казалось, совсем неплохо выглядели на высокой, худощавой, как модель, девушке. А к танцам Олька после разговора с новой подружкой тоже стала приглядываться – и как танцуют порой у них клиенты, и как в телешоу люди двигаются. А потом, дождавшись, пока баба Саня уляжется, выплясывала сама перед высоким мутноватым зеркалом старого шкафа. Правда, на работе она, бывало, так «натанцуется», что возвращается едва живой, но когда берет охота, усталость отступает. За всю свою предыдущую жизнь девушка столько не крутилась перед зеркалом и не приглядывалась к себе – то критично, то снисходительно, сравнивая с Оксанкой, которая стала для нее временным эталоном.

«Конечно, с Роксаной не сравнить, – иногда думала Олька. – Но это другое. Это совсем другое!»