Ключи от царства

Приезд этих монахинь имел чрезвычайно большое значение для миссии. Отец Чисхолм предвидел это с самого начала, он работал для этого и молился об этом, он слал письмо за письмом отцу Мили и даже епископу, пока миссия медленно создавалась у него на глазах. Отец Чисхолм отлично сознавал, что обращение взрослых китайцев — это труд, который под силу разве архангелам. Расовые особенности, безграмотность, приверженность к старой вере — все эти грозные барьеры нелегко преодолеть честным путем, но ведь всякий знает, что Всевышний не склонен творить чудеса в каждом отдельном случае. Правда теперь, когда он получил свою прекрасную новую церковь, все увеличивалось число отваживавшихся приходить на мессу. У него уже было около шестидесяти прихожан, и когда они благочестиво распевали Kyrie [44], хор звучал очень внушительно.

И все-таки его взор был с надеждой устремлен на детей. Здесь в буквальном смысле слова дети ценились по копейке за пару. Голод, гнетущая бедность и конфуцианские взгляды на превосходство мужчин заставляли смотреть на девочек, как на никому не нужную обузу. Так что он мог бы моментально заполнить свой класс детьми. Сестры будут кормить их и заботиться о них, дети будут катать здесь свои обручи, они заполнят миссию своим веселым смехом, здесь они будут обучаться грамоте и катехизису. Будущее принадлежало детям, а дети… его дети… они будут принадлежать Богу!

Отец Чисхолм застенчиво улыбнулся своим мыслям, засовывая формы в печь. Нельзя было сказать, что он дамский угодник. Однако за все эти долгие месяцы, проведенные среди чужестранцев, он так изголодался без ободряющего общения с людьми своего уровня. Мать Мария-Вероника, хотя и баварка по рождению, провела последние пять лет в Лондоне в общине Bon Secours. А две другие, которых она везла с собой, — французская сестра Клотильда и сестра Марта, бельгийка, — получили тот же опыт в Ливерпуле. Они едут сюда прямо из Англии и привезут ему оттуда хоть дружеское дуновение родного воздуха.

Несколько озабоченно он припомнил все приготовления к завтрашнему дню (они стоили ему немалых трудов!): несколько фейерверков в лучшем китайском стиле (но так, чтобы не испугать дам) на речной пристани, где их будут ожидать самые хорошие в Байтане носилки. Как только они прибудут в миссию, будет подан чай. Потом короткий отдых и благословение — он надеется, что им понравятся цветы, — а затем торжественный ужин. Отец Чисхолм чуть не засмеялся от удовольствия, мысленно повторяя меню этого ужина. Ну… им, бедняжкам, достаточно скоро придется сесть на галеты. Сам он ел невероятно мало. Пока строилась миссия, Фрэнсис существовал на рисе и соевом твороге, которые рассеянно поглощал, стоя на подмостках или листая план с десятником господина Чиа. Но теперь он послал Иосифа рыскать по городу в поисках манговых плодов, варенья из апельсиновых корок с имбирем и — редчайшего деликатеса — дрофы из Шаньси на севере.

Вдруг его размышления нарушил звук шагов. Он поднял голову. Повернувшись, отец Чисхолм увидел, что кто-то распахнул калитку. Оборванный прибрежный кули делал кому-то знаки войти. За ним появились три монахини. Одежда их была грязна и измята после путешествия, в неуверенных взглядах сквозила смутная тревога. Они поколебались, потом утомленно поплелись по садовой дорожке. Той, которая шла впереди, было лет сорок, она была красива и держалась с достоинством. У нее были породистые тонкие черты лица и широко раскрытые строгие голубые глаза. Бледная от усталости, но побуждаемая каким-то внутренним жаром, она ускорила шаг. Едва взглянув на Фрэнсиса, она обратилась к нему на хорошем китайском языке:

— Пожалуйста, отец, проведите нас немедленно в миссию.

Страшно обескураженный их жалким видом, он ответил по- китайски:

— Но вас ждали только завтра.

— Так что же, прикажете нам снова вернуться на этот ужасный корабль? — она содрогнулась от охватившего ее возмущения. — Проведите нас сейчас же к настоятелю.

Он медленно сказал по-английски:

— Я — отец Чисхолм.

Ее глаза, изучавшие постройки миссии, с недоверием обратились к его невзрачной фигуре и засученным рукавам. С все возрастающим испугом она смотрела на его рабочую одежду, грязные руки и заляпанные ботинки, на мазок глины у него на щеке. Он неловко пробормотал:

— Я очень сожалею… Я страшно расстроен тем, что вас не встретили…

На мгновение чувство обиды взяло верх над ней.

— Вообще-то, проехав шесть тысяч миль, как-то ждешь, что тебе окажут немного более радушный прием.

— Но, видите ли… в письме было сказано совершенно определенно…

Она резко оборвала его жестом.

— Может быть, вы покажете нам наше помещение?! Сестры, — гордо отрицая свое собственное изнеможение, сказала она, — совершенно выбились из сил.

Ему хотелось объясниться с ней до конца, но вид двух других монахинь, испуганно смотревших на него во все глаза, заставил его остановиться. В гнетущем молчании он довел их до дома. Тут Фрэнсис остановился.

— Я надеюсь, что вам будет удобно. Сейчас я пошлю за вашим багажом. Может быть… может быть, вы не откажетесь пообедать со мной сегодня?