Ключи счастья. Том 2

Соня быстро оборачивается.

— Что я?

— Не ревнуешь?

— Вот выдумала!

— Ни капельки?

— Да я… органически на это неспособна, ей-Богу!

— Счастливица!

— Я страдаю, только когда думаю, что ты… ему больно делаешь… И тогда я… правда… тогда я тебя ненавижу… Маня, дорогая… Не терзай его! Выходи за него скорее замуж. Ты не знаешь, как мне больно, когда… Конечно, надо презирать людей и их сплетни. Но когда любишь, то страдаешь невольно от всякого грязного намека. Вот, например, ты сама тянешь со свадьбой, а там говорят, что… это Марк не хочет жениться… И что он никогда на тебе не женится!

— Нелидов? — срывается у Мани. И она бледнеет.

— О, что ты! Нелидов все-таки джентльмен и до сплетен не унизится. А все болтают: дядюшка, отец, мама, Климов. Даже Лика… и та становится мелочной, когда речь заходит о тебе…

— Мне все равно!

— А мне не все равно! — страстно возражает Соня и садится, свешивая босые ноги. — Хотят унизить и тебя, и Марка… Никто не хочет верить, что ты зарабатываешь в немецких журналах.

— Я сейчас почти ничего не зарабатываю… некогда…

— Но ведь ты от брата получаешь на жизнь?

— Конечно.

— А они слышать ничего не хотят! — Соня ударяет кулаком по подушке. — Столько грязи, столько злобы!

— Мне все равно, — устало повторяет Маня.

— Вот, когда я вернусь, я им все скажу… И что через три месяца ты здесь дебютируешь, и что тебе уже предлагали ехать в турне на два года за сто тысяч франков. А Марк отказал за тебя. Это сколько на наши деньги?

— Тридцать семь тысяч, — равнодушно отвечает Маня.

Она ложится под одеяло. Вся жизнь словно ушла из ее лица.

— Но он, значит, рассчитывает, что ты получишь более выгодные условия?

— Да. За один год столько же…

— Вот я им все расскажу, и что ты в первую голову расплатишься с долгами. Ах, эта ненавистная Катька! И даже дядюшка не ушел от сплетен. В твой талант он верит… Но любви Марка оценить не может. Ты должна прислать мне все афиши, все отзывы о тебе, все рецензии о твоем дебюте… Бот я им это все кину в лицо… И если кто-нибудь после этого посмеет назвать тебя содержанкой… — хочет она сказать, но спохватывается, — я прерву с ним всякие сношения.

Маня долго молчит. Бьет три. Соня опять начинает дремать.

Вдруг прерывистый и тяжкий вздох, похожий на стон, доносится до Сони. Она открывает глаза.

— Маня… Плачешь?

— Нет… нет… Спи…

— О чем ты думаешь, Манечка? Неужели, неужели… не можешь забыть?

— Скажи мне одно, Соня… Знает он, что у меня есть ребенок?

— Да. Конечно, знает… Я писала ему.

Маня, безмолвная и белая как призрак, подымается на постели.

— Ты… писала? Когда?

— Вот, когда вы уехали в Венецию…

Маня поднимает руки к горлу. Соня опускает ресницы, чтобы не видеть ее взгляда. Любовь это? Или самолюбие? Почему она так страдает?

— Он мне ни слова не ответил. И я узнала только от дядюшки, что он уехал за границу. Весною он вернулся, а женился в октябре.

Маня молчит, поникнув головой, вся подавленная этим открытием.

— Вот видишь, как легко он утешился малым! Ему нужна самочка, как Катя, чувственная, глупенькая, покорная. Из нее он веревки будет вить. Воображаю, какая драма вышла бы, если б вы поженились тогда! Ты бы ушла через год. А еще хуже, если б осталась. Все погибло бы, и твой талант, и твоя красота. Все к лучшему, Манечка! Марк живет для тебя и тобою. А там ты жила бы Нелидовым. И все ценное в тебе умерло бы незаметно. Манечка, милая, прости! Может быть, жестоко с моей стороны говорить это тебе, но я все-таки скажу. Я это слышала от дядюшки. Нелидов уверен, что Ниночка дитя Штейнбаха.

Маня делает порывистое движение. Но сдерживается и ложится лицом в подушку.

— Не сердись, ради Бога! И забудь о Нелидове. Что он для тебя теперь? Все кончено. У него жена, своя жизнь. Он все о наследнике мечтает. Пусть думает, что это дочка Марка! Так даже лучше. Пусть думает, что ты сама вычеркнула его из своей жизни! И разве ты сейчас не самая счастливая женщина в мире?

Она долго ждет ответа.

Маня молчит.

Опять утро. Весеннее, радостное. Фрау Кеслер крепко обнимает Соню на прощанье. Консьержка привела фиакр и выносит за Соней чемодан. Сейчас они позавтракают у Марка, и он через два часа отвезет Соню на вокзал.

Завтрак оживленный. Дядя не выходит. И оттого еще непринужденнее звучит девичий смех.

Что такое с Маней? Лицо горит. Она выпила на прощанье бокал шампанского. Поминутно нервно смеется.

После кофе, когда подруги на минуту остаются вдвоем, Маня подходит к Соне и стискивает до боли ее руки.

— Так ты говоришь, что Катя чувственна? Почему ты это знаешь? Откуда ты это знаешь?

Соня молчит, ошеломленная. Что за глаза у нее? Больные, пронзительные, угрожающие, молящие…

— Разве… я… говорила?

— Да, да, ты это сказала ночью. Значит, она сама… тебе что-нибудь рассказывала?

Щеки Сони запылали. Она хочет возразить.

— Не надо! — вдруг жалобно вскрикивает Маня. И затыкает уши.

«Ужас какой! Да она его не разлюбила…»

В этот миг входят Штейнбах и фрау Кеслер. Маня убегает.

Сердце Сони бьется. Хорошо, если он ничего не заметил. «Бедный, бедный Марк!»

Уехали, наконец! Одна…