Ключи счастья. Том 2

Оглушительный звонок раздается в передней. Анна Сергеевна бросает пыльную тряпку и кидается в переднюю.

— Что такое? — спрашивает Петр Сергеевич, выходя из кабинета.

Анна Сергеевна уже боится чего-то.

— Кто там? — через дверь спрашивает она.

— Я… я… я!.. — звенит жизнерадостный молодой голос.

Анна Сергеевна молчит секунду, растерявшись.

— Да ведь это Маня! — срывается у Петра Сергеевича. — Манечка! — истерически вскрикивает он, откидывая крюк. И судорожно обнимает сестру, кинувшуюся ему на грудь.

Анна Сергеевна плачет и, стоя сзади, гладит плечи Мани. Вот наконец свиделись! Боже мой, как давно! Боже мой, как долго не видались.

— Вечность, вечность! — твердит Маня. У нее тоже глаза полны слез. Но лицо сияет.

— Какая красавица! Покажись-ка! Ах, вся в мать! Вылитая мать теперь. Правда, Петя?

— Похожа. Но своего много. — Он смеется. Весь сморщился, как старичок.

— А где она? — тревожно спрашивает Маня.

— В санатории доктора Л. Ей там чудесно. Лучше, конечно, чем было у нас. Снимай же шляпу! Что же мы тут стоим?

— Шляпа-то какая, Петя, посмотри! Перья какие чудесные. Ну, чего хочешь? Кофе? Чаю?

— Дайте чаю. Вы, значит, остались тут же? — спрашивает Маня, озираясь в столовой.

— Привыкли, — говорит Петр Сергеевич.

— А дела твои, Петя? Практика есть?

— Помаленьку. Работаю много. Диссертацию защитил недавно.

— Блестяще сошла! — кричит Анна Сергеевна, убегая на кухню.

Они входят в кабинет. Скромная обстановка умиляет Маню. Ведь во всем отказывал себе, чтоб поддержать ее за эти почти три года. Они садятся на диван, обтянутый американской клеенкой. С безмолвной горячей лаской Маня обнимает брата и щекой прижимается к его лицу.

— Лентяйка, — шепчет Петр Сергеевич, гладя ее по щеке. — Кабы не Марк Александрович и не фрау Кеслер, ничего бы о тебе не знали. По два письма в год… Бесстыдница…

— Петечка, милый… Мне нелегко жилось. Огорчать не хотела. А лгать не умею…

— Почему тяжело? Да, мало высылал? Чего ж молчала? Я бы занял…

— Ах, не то! Не то… Разве когда-нибудь… Лишения мне всегда были ни по чем…

— Что же еще? — дрогнувшим голосом срывается у него. Мягко отстранившись, он пристально рассматривает ее поникшее лицо. Совсем другая стала. Ничего, в сущности, не осталось от прежней Мани. Рот другой. И глаза не те.

— Ах, Петя… потом… когда-нибудь… Я ведь через месяц сюда вернусь. Буду гастролировать в антрепризе [29]. Ты увидишь, как я работаю.

Он невольно улыбается этому техническому термину. Маня это видит. Чудак! Он, пожалуй, как многие, думает, что ее ремесло легкое. Легче всякого другого?

— А здесь ты надолго?

— Нынче вечером выезжаю в Петербург, на гастроли в Студию.

— И много получишь?

Она смеется, растопырив пальцы обеих рук.

— Что такое? Сколько?

— Двадцать тысяч за два месяца там и здесь.

Петр Сергеевич встает, пораженный. Она смеется.

— Возмутительно! — говорит он, вздергивая плечами. — Бросать такие деньги на театр. В такой бедной стране, как Россия.

Опустив голову, Маня разглядывает кольца. Щеки ее чуть-чуть побледнели. Вспомнился Ксаверий, весь разлад, пережитый ею недавно. «Подумайте об оправдании вашей жизни…»

Когда она поднимает голову, лицо ее словно постарело. Но она мягко улыбается брату.

— Поди, поди сюда! Я поцелую тебя. Ты умиляешь меня, Петя. Все тот же ты, что и был. Но, видишь ли, если б люди не любили так страстно… не искусство, нет! Если б они не любили зрелища, то мне не удалось бы уплатить тебе мой долг и расквитаться с Марком.

— Ах, вот это хорошо! Хорошо, что ты с ним-то рассчиталась. Со мной-то и погодить можно было бы. Свои люди. Знаю, что я непоследователен. — Хрустнув пальцами, он опять начинает ходить по комнате. — То-то мы с Аней диву дались, получив сразу такую уйму денег. Точно с неба они тебе свалились. Ай-ай-ай! Какая знаменитость!

Он улыбается, издали как чужую разглядывая эту женщину. Она в бархатном платье, с жемчужной ниткой на шее — подарком лондонских поклонников, эффектная модная прическа, дорогие кольца на руках. Опять лицо его морщится, и он похож на старичка:

— Идите, чай готов! — кричит Анна Сергеевна. В столовой Маня говорит:

— Что же вы меня о Ниночке не спросите?

— Ах, да! Где же она? В Москве?

— Сейчас сюда приедет Марк с фрау Кеслер. Они ее привезут…

Брат с сестрой переглянулись. Они давно подозревают, что Штейнбах возлюбленный Мани. Но она, кажется, и не хочет этого скрывать.

Маня подходит к окну и смотрит в переулок.

…Сумерки падают. Вот сейчас, на том тротуаре, она разглядит черную фигуру Штейнбаха. Она оденется и побежит на бульвар, полная смятения. Она — невеста Нелидова.

…А Марк пойдет по ее стопам и настигнет ее. И победит в этой борьбе. «Мы оба — дети несчастья, — звучит его голос из далекого прошлого. — И мы встретились недаром…»

— Манечка, чай остынет, — зовет сестра.

Она отходит от окна, вся застывшая, вся далекая.

Она знала, когда ехала сюда, что прошлое нельзя забыть; что оно выйдет из всех углов и разбудит в душе ее заснувшую тоску. Но у нее был талисман от всех сомнений, от всех воспоминаний. Этот талисман — Гаральд!