Ключи счастья. Том 2

Через час Агата привозит Энрико в автомобиле от парикмахера и костюмера. И Жюль не может подавить изумленного восклицания. Неужели этот красавец в белом атласном костюме XVI столетия, с длинными волосами, падающими на высокий воротник Валуа, в короткой красной бархатной мантии на плечах и со шпагой на боку, — грязный шарманщик?

Его ведут наверх, в мастерскую.

Маня увидела их из окна столовой.

— Ну, ступай! — говорит фрау Кеслер, входя. — Лепи свое сокровище. Господи! Вот чудачка! Побледнела даже.

— Агата, пойдем вместе! Скажи ему, чтобы он не смел говорить со мной! Понимаешь? Ни одного слова! Он убьет всю иллюзию, если раскроет рот.

— Да как же объяснить ему?

— Скажи, что я глухонемая, сумасшедшая… Все, что хочешь!

— Скажу. И не солгу на этот раз, — усмехается Агата.

Жюль приносит свежую глину и уходит. И только тогда Маня отворяет дверь мастерской. Она останавливается на пороге.

Боже, как он прекрасен! И этот жест, с каким он ей поклонился! Этому не научишь. Только итальянцы могут быть так пластичны. И такое странное, загадочное сходство.

Она знаками показывает ему, чтобы он сел в кресло с высокой спинкой. Страх и любопытство поминутно меняют его черты. Она смотрит на него издали, серьезная, почти мрачная. Потом подходит вплотную, стройная и суровая, как весталка, в своем белом балахоне. Мягкими, но сильными руками поворачивает она его голову почти в профиль. Берет его напряженные руки и укладывает их на подлокотники кресла. Касается его пальцев. Они дрожат. Его пугают и радуют эти прикосновения. Синьора красива. От нее так сладко пахнет!

Маня работает целый час, совсем забыв, что перед нею живое и примитивное существо. Он таращит глаза, чтобы не заснуть. Руки его затекли и пальцы дергаются. Какая скука! На улице лучше. Конечно, здесь тепло и сидеть нетрудно. Но зато как свободно шагал он еще утром по бульварам! Как хорошо было зайти в кафе, переглянуться с Жаннетой.

Резкий стук. Он вздрагивает и открывает отяжелевшие веки. Синьора сердится. Она делает ему знак уйти и звонит. Потом выходит, не оглядываясь.

Внизу он тревожно спрашивает Жюля, где его плисовая куртка, старая шляпа и залатанная обувь? Жюль передает ему кафтан с новым костюмом и ведет в свою комнату.

— Вам легко даются деньги, — с завистью говорит он.

— Я боюсь проснуться, синьор, — отвечает Энрико.

Сеансы бывают раза три, четыре в неделю. И теперь Энрико уже сам ждет этих дней.

Вся его жизнь изменилась внезапно. Точно палочка волшебницы коснулась его плеча. Синьора Агата явилась в его мансарду и приказала удивленной безобразной старухе, матери Энрико, бросить все пожитки и переехать на новую квартиру. В ней салон, столовая, две спальни, ванна и кухня. Мать тотчас поселилась на кухне и отказалась взять прислугу.

С почтением и страхом прикасается она к красивым новым вещам, к мебели, к постелям, к буфету с посудой. Удивленно стоит перед гардеробом сына и качает головой. Она обходит ковры, боясь их запачкать, и никого не пускает в салон. Столовая тоже пустует. Они все едят на кухне, без столового белья и часто без посуды, из одного блюда, ложкой доставая свой скудный ризотто. Сын гордо занял постель в хорошенькой комнате, а сестры поместились в другой. Но они все еще ходят по улицам, зарабатывая на хлеб. Старуха суеверна. Счастье так капризно, и людям нельзя доверять! Она по-своему поняла поведение синьоры. Совсем она не сумасшедшая. Просто у нее горячая кровь, и она любит красивых молодых людей.

— Это она? — спрашивает она сына, в первый раз проводив Агату и цинично усмехаясь.

— О, нет! Синьора молода и прекрасна. У нее такие мягкие руки. От нее так дивно пахнет.

И он мечтательно глядит перед собой.

— Не будь дураком! Бери деньги, пока дают. Бери больше! У этих женщин скоро проходят их капризы.

— Ну и паразит же этот твой Энрико! — смеется фрау Кеслер. — Пришлось дать ему еще денег.

— Бедное дитя! — шепчет Маня, радостно улыбаясь. — Я хочу, чтоб он был счастливым.

— Предвижу, что это «дитя» будет сосать тебя, как пиявка.

— Что такое деньги? Вздор! Я не хочу быть неблагодарной, Агата. Он дает мне так много одним поворотом головы, одним взмахом ресниц. А ты заметила его губы? Эти уголки, чуть приподнятые. Я иногда забудусь и гляжу на него.

— Воображаю, что этот дурак думает о тебе! Он еще не признался в любви?

— Агата! Ты с ума сошла? Да мы никогда не говорим. Мы объясняемся жестами.

Фрау Кеслер хохочет, запрокинув голову.

— Любовь не требует слов.

— Циник! — сердито говорит Маня. И щеки ее медленно загораются. — Впрочем, ты меня никогда не понимала. Я закричала бы от отвращения, если бы он дотронулся до меня.

Но фрау Кеслер мудра и знает жизнь. Она «не ходит над землей», как безумная Маня. Близость двух красивых, юных, полных жизни людей, интимность прикосновений, экстаз встречающихся взглядов, необычность обстановки, — может ли быть более благодарная почва для увлечения? И в горячей крови юноши скоро вспыхивает желание.