Ключи судьбы

– Да. Жидинам. Пусть везут в Самкрай или Итиль и там сарацинам продают. Она еще молода и, должно быть, девка целая, там ее купят на вес серебра один к одному и за Гурганское море увезут. А там уж пусть ее берет кто хочет. Там до ее рода никому дела нет, никто ее там не отыщет. А дети проданной матери никому не опасны.

– В былые времена конунги женились на проданных знатных женщинах.

– Это не делало чести ни им, ни их детям. Сколько их погибло из-за попреков рабским родом.

Эльга помолчала, раздумывая. Мистина прав, это верный способ навсегда избавиться от Малуши и обезопасить свой род от ее потомства. Но все же…

– Да нет, что ты! – опомнившись, Эльга всплеснула руками. – Христиан и хазары не продают! Христовы люди своих из полона выкупают, а ты хочешь, чтобы я свою же внучку, девку со своего двора, с Олеговой кровью – за Гурганское море продала! Такой грех мне не простится!

– Тьфу! – Мистина в досаде тряхнул головой. – Про грехи ты с Ригором совет держи. А я тебе дело говорю. Она – пяти княжьих родов наследница! У нее прав на все это, – он обвел рукой вокруг себя, имея в виду неоглядную Русскую державу, – больше, чем у тебя, у Святши, у Предславы и ее отца… Как у вас всех вместе! И пока она здесь, на нее охотники найдутся! Зачем Святше такая золь? Всю жизнь об этом думать и с ее мужем и детьми за Русь воевать! Ты сыну своему добра желаешь? Или греха больше боишься?

Эльга подавила вздох, не находя ответа. Она знала, что доброй христианки из нее не выходит. Сам Мистина – знак ее слабости. Того, что не хватает ей веры и сил отбросить все земные опоры и положиться только на Христа. Она смогла бы… будь она одна, простая вдова с женатым взрослым сыном, сама по себе. Но она оставалась госпожой и матерью всей земле Русской, и отбросить земные связи не давал ей долг перед родом. С этой ношей она не справится одна. Как бы она сейчас решала все эти дела – с Етоном, Олегом, Володиславом, греками, – не будь у нее под рукой умного, опытного и решительного советчика, кому она может доверять, как самой себе.

Но так унизить свою кровь, как предлагал Мистина, было уж слишком большим злом – и по христианскому обычаю, и по родовому.

– Нет, не могу я ее продать, – тихо, но решительно сказала Эльга наконец. – Пусть при мне живет. А там как бог даст, как суденицы напрядут.

– Ты здесь госпожа, – без досады, скорее с сожалением ответил Мистина. Он тоже хорошо знал ее и понимал, что она не могла иначе. – Ты меня спросила, я тебе ответил. А дальше твоя воля. Ладно, пойду с Лютом потолкую.

Он шагнул к двери, но Эльга встала и поймала его за руку.

– Не сотвори с ней ничего, я прошу тебя! – Она с мольбой взглянула снизу вверх в его суровое лицо.

– Ты здесь, госпожа, – с отсутствующим видом повторил Мистина. – Когда это я против твоей воли твои дела решал?

– А с болгарами… с Бояном, с Огняной… забыл?

– Ну, то когда было-то? Пятнадцать лет прошло, а ты все попрекаешь.

– Может, я не знаю чего? – отчасти шутя, с грустной улыбкой ответила Эльга.

– Я стараюсь тебе не лгать, – прямо ответил он. – Когда-то у меня было три человека, кто был мне истинно дорог, и с вами я старался быть честным. Но из троих осталась одна ты. Верность тебе – моя честь. Все, что я делаю, – это для тебя. Ты – моя держава, а я – твой меч.

Он склонился к ней и прислонился лбом к ее лбу. Иногда он так делал, и с годами это стало повергать Эльгу в больший трепет, чем даже поцелуй. В этом была не страсть, а высшее доверие – Мистина хотел разделить с ней свои мысли. Он, так ясно видевший чужие помыслы и никого не пускавший в свои. Это желание было для нее ценнее, чем жажда обладания. Он называл себя ее мечом, но в глазах Эльги это был острый франкский клинок без рукояти. Мощное оружие – если держишь крепко, но никогда она не была уверена в своей власти над ним.

* * *

Через несколько дней, когда Роман и другие послы вновь были приглашены в княгинину гридницу, никто по виду Эльги не догадался бы, сколько сомнений терзает ее из-за «дочери Кира».

– Мой родич Олег, прибыв с Волыни, привез мне радостные вести, – говорила она грекам.

Магистр Роман сидел на краю скамьи сбоку от престола, а прочие, чином ниже, стояли поодаль: по своему придворному обычаю, скрестив на груди руки, упрятанные в длинные-предлинные рукава скарамангиев. Эльга и сейчас еще с трудом сдерживала улыбку при виде этих одеяний – будто важные царевы мужи собрались русальные пляски плясать. Возле Романа застыл его толмач – скопец, из пленных славян. Возле Эльгиного престола стоял ее племянник Торлейв – младший из сыновей Пестрянки. С детства при нем была челядь из греков, язык Романии он знал как родной, и Эльга доверяла ему следить, чтобы Романов толмач ни в чем не исказил ее речей.