Читаем Клюквенники. Записки опера антикварного отдела полностью

И с молодецким энтузиазмом и идиотизмом нашими выродками разграблялось все, что можно обменять на валюту. Кто покруче да пошустрее, тащили на алтарь нового Идола Наживы заводы, пароходы, золотой запас. А другие, кто помельче, пожиже, ну что они могли такого конвертируемого в твердую валюту найти? Ничего? Неправда ваша. В свободном обществе самые широкие возможности есть у каждого гражданина. Можно сестру, или на крайний случай невесту, продать в валютный бордель, а потом вообще карьеру сделать и уважаемым сутенером стать. Можно около пункта обмена валютой с топором стоять и провожать владельцев вожделенных баксов до темного переулка. А можно найти то, чего у нас завались и за что иностранец завсегда готов щедро поделиться валютой. Что же это такое? Антиквариат. Он во всем мире в цене. Его всегда можно перевести, будто по волшебству, в вожделенный бакс. Его всегда с руками оторвет немец, америкос и прочий «гамбургер».

А какой антиквариат самый доступный? Икона. За ними далеко ходить не надо. Их полно. В любой деревне у старушки красный угол с иконами. В любом селе есть церковь со святыми ликами. Заходи и бери. И риска особого нет – только пни посильнее старушку, чтобы не верещала, да врежь по башке прикладом старику-сторожу, который почему-то за свою церковь грудью встает. В общем, все просто. Садишься в машину, берешь бейсбольную биту и обрез, идешь добывать икону.

Добычу сбрасываешь барыге, которых взросло немеряно на народном горе. Или с поклоном несешь гордому немцу, который отслюнявливает тебе двести марок, ободряюще трепя по щеке:

– Гуд, Иван. Карашо!

Главное не забыть кровь стереть с иконы. За рубежом народ чувствительный, такие моменты его психологически травмируют.

– Давай, Иван, неси еще! – после этих слов заезжего германца двести марок устраиваются в кармане бандюка. Нормально.

Только нельзя зевать. Необходимо опередить конкурентов. Потому как их толпы колесят по нашим проселочным дорогам.

Вообще на страну обрушилось какое-то нашествие варваров – безжалостных, бесстыдных и беспощадных. Редко какая банда не баловалась иконами. Сейчас уже подмели сильно и сельские храмы, и в деревенских домах старинных икон почти не осталось. А в начале девяностых их было предостаточно. И в покосившейся деревенской избушке вполне можно было найти икону шестнадцатого века. Не говоря уж о храмах, где порой и сами батюшки не ведали, какую ценность представляют в денежном выражении святые лики в иконостасе.

Размах разграбления был такой, что ныне утрачены целые иконописные школы, потеряны для страны и народа уникальные коллекции. Сколько стоят так и не вернувшиеся в Россию иконы из Изборской церкви в Псковской области? Десять, двадцать миллионов евро? Но не в евро дело. Дело в том, что утрачен целый пласт культуры для нашей страны, и заменить его нечем…

Солнце заходит. В деревне появляется банда. С двух сторон в клещи берут населенный пункт, чтобы не убежал никто и не подал сигнала. И бандиты методично прочесывают дом за домом, в которых в основном живут не способные к сопротивлению старики.

– Давай, старая, икону! И не верещи, как ошпаренная!

Чисто татаро-монголы. Оставляют за собой кровь и разорение.

В тех селах, где народ еще не слишком старый, боевитый и физически подготовленный, люди засыпали кто с вилами под рукой, кто с топором. Знали, что в одну из ночей обязательно придут грабить, и надо быть готовым. Но в основном ведь старики там жили, которые еле с хозяйством справлялись, куда им от орды отбиться.

Ярославская область. В восстановленную в селе церковь прихожане собирают иконы, а в ночь перед открытием храм обворовывают. И нет икон, которые от всей души приносили люди, мечтающие иметь свой уютный и достойный храм. Теперь храм обокраден и осквернен. На душе людей горе. А бандюки вручают очередному пришельцу из дальних краев очередную партию товара, удостаиваясь скупой похвалы сквозь дежурную улыбку:

– Сенкью. Хароший тавар. Приносите еще, сэээр.

И бандитская команда по старым и надежным заветам войск СС едет разорять русские села и грабить следующий храм.

Некоторые церкви тогда за год выставляли по три-четыре раза. Пока вообще не оставались голые стены. Вот так методично, месяц за месяцем, год за годом преступная мразь выметала из городов и деревень наследие предков.

– Гуд, Иван, – уже более кисло принимал новую партию посланец светлого Запада. – Но почему мало?

– Потому что конкуренция, – сокрушается горестно Иван, сжимая баксы в потной руке. – Все вымели…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное