Клизмой по профессионализму (рассказы и повесть)

Даже когда поехали с женой Ленкой на море под Очаков, отрезал: "Дай отдохнуть от этого камня на шее!"

У синего Черного моря пришлось пользоваться услугами местных "солнца нету, солнце есть". Хотя Саня отнюдь не страдал зудом увековечить себя на фоне взбаламученных купающимся людом волн. Зато супруга лезла в каждый коммерческий объектив, словно хотела насолить: коль не захватил аппарат плати. Саня раскошеливался с легким сердцем. Чем бы жена ни тешилась - лишь бы не вешалась.

Дома понял, отчего благоверная не пропускала ни одного фотогангстера. Внимательно посмотрел продукцию приморских коллег и захотелось рвать и метать ее клочки в мусорное ведро. Жену, оказывается, возраст не только не взял за бока и другие, рано вянущие места женской фигуры, наоборот - Ленка со всех сторон краше сделалась. Саня даже фотоизделия десятилетней старости достал для сравнения. И еще хуже разозлился.

Жене промолчал об открытии. Это ведь смех с конями, съездить за тысячу верст сфотографироваться, чтобы дошло, какие процессы дома творятся. Никогда Ленка фигурашкой не была. А тут лишнее исчезло, недостающее округлилось. Живот - никакого перебора, грудь - в самый раз торчит, и бедра, как у Венеры Милосской... Что в платье, что в купальнике - глаз не оторвать, руки сами огладить тянутся.

Зато на себя родного глядеть тошно. Тут Саня не стал прибегать к помощи архивов. Без сравнительного анализа противно. Почти как поэт сказал: "Лицом к лицу себя не увидать, большое видится на расстоянии". Живот, например, разглядел Саня, вернувшись из курортного далека. На месте атлетического пресса такая трудовая мозоль разбухла. На колени не свешивалась, но, как говорится, у нас еще все спереди. Если дальше попрет в том же темпе, вскорости разбарабанит, как на девятом месяце. А мышцы? Непечатно материться хочется. На месте бицепсов, трицепсов, двуглавых и икроножных - кисель разбулдыженный.

Физиономия круглая, как по циркулю, и самодовольная, что у нового базарного русского. Размордел - плеваться хочется. Саня себя красавцем не считал, нормальный, думал, мужчина. Портрет красноречиво явствовал - ничего нормального.

Фотоформы - яблоко с деревом одной веревочкой повязаны - навели на мысль о внутреннем содержании.

Пригляделся к нему Саня и зарегестрировал на душе жвачное состояние. Никаких помыслов и порывов. Ни высоких, ни пониже. А ведь мечтал в первом классе не только о перочинном складничке. Заглядывая в будущее, видел свои портреты по стенам, бюсты по городам. Большие дела намечал сотворить. Государство возглавить, как Ленин, или в космосе подвиг, как Гагарин, совершить...

Не абы что пацаненку в голову приходило. С пеленок замышлял удивить человечество. И когда в школу бегал - верил в исключительную судьбу, и когда в институте учился... С возрастом, конечно, на Ленина перестал замахиваться, реальнее подходил к перспективе, а все одно был уверен в небанальном завтра.

В институте мечтал о персональных выставках, шумном успехе. Учился Саня в педагогическом на преподавателя рисования с черчением. Баловался писанием картин. Сюрреализм одно время любил. Например, на переднем плане на вершине холма голова со свежим шрамом на щеке, взгляд горящий, волосы дыбом, а позади до горизонта земля пылает. Или женщина, у которой вместо рук змеи, хотя фигура, как у роденовских красавиц. А то жуткий гриб атомного взрыва изобразит, сквозь него лицо клоуна, на Эйнштейна смахивающего, проступает.

Но со временем Саня скис в плане живописи. На студенческих выставках никто не вырывал его картины из рук вместе с руками, не бился подле них в экстазе. По окончании института отпреподавал три года в школе, после чего пошел на завод художником-оформителем. Ленина рисовал. Потом Горбачева. Для души фотографией занимался. Напечатали пару раз в журналах, Саня возликовал: он - фотохудожник. Вот-вот выставки попрут, слава... Пошел в газету на должность "солнца нету, солнце есть - диафрагма пять и шесть". Однако вскорости надоели газетные интриги, вернулся на завод художником теперь уже Ельцина рисовать...

И вот на тебе. Лоснящаяся физиономия, грудь в грудях...

Саня поднял руку уничтожить обличительный кадр, на клочки искромсать ножницами фотоживот и... остановился. Что толку: рви не рви - трудовая мозоль не уменьшится, режь не режь - кисельные трицепсы не исчезнут.

Отбросил ножницы, фотографию засунул в книжный шкаф в дальний угол, за стопку журналов.

Глава вторая

КУРЕВУ "НЕТ"

Закомплексовал Саня. Жена любила под ручку потаскаться по улицам. Собой козырнуть, других обсудить. Саня начал игнорировать парные вылазки за порог, увиливал правдами и враньем. Не тянуло засвечивать пошатнувшуюся фотогеничность.

Всю жизнь безоблачно верил - царский подарок жене. Завиднее партии в сказочном сне не могло привидеться. После десяти лет супружеской жизни приходилось прискорбно констатировать: блестящая партия потускнела спереди, сзади и изнутри.