Клочья тьмы на игле времени

Бледный, с расширенными глазами, Мирхорст действительно походил на умалишенного. Дрожащими руками он развернул документ, но буквы прыгали в глазах, и сердце катастрофически колотилось.

— Ну вот видите теперь, как обстоит дело? — ласково спросил Зиберт и осторожно забрал документ из дрожащих пальцев профессора. — Я же предупреждал, что у нас свои порядки. Почему вы меня не послушались?

Мирхорст застонал, не разжимая зубов, и попытался подняться с койки, но штурмбаннфюрер легонько толкнул его в грудь, и он остался сидеть.

— Не устраивайте сцен! Здесь тоже свои порядки, поэтому постарайтесь приспособиться. Иначе будет плохо. Теперь слушайте меня внимательно. Я кое-что хочу объяснить вам. В частности, мотивы, которыми мы руководствовались. — Он достал из кармана костяную зубочистку и, скривив рот, поковырял ею где-то в самом углу нижней челюсти.

— Так вот, — начал Зиберт, вытирая губы платком. — Мы не хотим возбуждать общественное мнение. Арест лауреата Нобелевской премии — это, согласитесь, сенсация. А она-то как раз и нежелательна. Зато если нобелевский лауреат вдруг спятил и угодил в сумасшедший дом, это, как говорится, уже его личное дело. Сидите смирно, говорят вам! Значит, так… От мира вы отрезаны. Здесь вас слушать никто не станет. Что бы вы ни сказали, все будет воспринято как бред. Понятно? А если начнете скандалить, вам сделают укол, спеленают и перенесут в буйное отделение. Любое отклонение от режима, любая попытка хоть как-то изменить положение будут строго пресечены. Помните о наказании! — Зиберт погрозил пальцем. И имейте в виду, что вам когда угодно могут сделать укол, от которого вы начнете по-настоящему бредить. Поняли? Если кто из внешнего мира и увидит вас, то только в бредовом состоянии, подтверждающем первоначальный диагноз. Но и это не все. Вас будут лечить. Сумасшедших надо лечить! Поэтому вас будут лечить электрошоком. Когда вы на своей шкуре узнаете, что это за штука, мы поговорим еще.

Зиберт поднялся, запахнул халат и пошел к двери. Властно постучал в нее, и она тут же открылась. Повернулся к Мирхорсту, кивнул на прощание и захлопнул дверь. Замок сразу же защелкнулся.

…Мирхорст очнулся после очередной электрошоковой процедуры. В нем трепыхался еще каждый атом. Каждая клетка хранила память о сверхъестественной, всепроникающей боли. Дыхание постепенно восстанавливалось. Но в мозгу еще вспыхивали рыжие зарницы и захлопывались черные шторки. И само сознание, чудом воскресшее из пепла, продолжало конвульсивно вздрагивать. Очнулся он не в своей палате. Прямо перед ним была белая дверь с глазком. Где-то тикали часы. На дверь падала причудливая тень, удивительно напоминающая веревку с петлей…

— Как сказал наш фюрер, самое гуманное — как можно быстрее расправиться с врагом. Чем быстрее мы с ним покончим, тем меньше будут его мучения… Мы передавали беседу доктора Штукарта «О так называемом гуманизме». Слушайте арии из опер Рихарда Вагнера…

Тайные тайны ваши станут источником страшных бедствий.

Черные жрецы зажгут всю землю. Они станут топить костры свои живыми людьми. Они развеют пепел по земле, чтобы она дала лучшие всходы. И содрогнется земля, и все человеческое уйдет из людских сердец. И станут люди друг другу хуже злобных собак. Так я говорю вам, халдейский маг ВАРОЭС.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ ЧЕРНЫЕ МАСКИ

Как рассказать об Орфее, погребенном в каменном мешке венецианской тюрьмы…

Чума скиталась в тот год по всей Италии. Тяжелый багровый свет факелов заливал по ночам кладбище. Мороз надолго застеклил сухие лужи. Оцепеневшая земля противилась заступу. Смерзшиеся красноватые комки с громом плясали на черных крышках гробов. Мертвые скрюченные лозы. Шуршащие съежившиеся листья. Черные кипарисы и скорбные пинии.

По узким кривым улочкам неслась вьюга. Непрерывно звонили колокола. Заунывный протяжный гул плыл над Феррарой, Мантуей, Венецией, Неаполитанским королевством, Сицилией, Апулией, Калабрией.

Темная мадонна неслышно скользила по городам.

Исчезли торговцы горячими каштанами. Факелы рассыпали искры. Веки ставней сомкнулись на слепых окнах притаившихся домов. Только лошади могли увидеть скорбную женщину в черном платке. Заходились в испуге. Вставали на дыбы. И сорванное с оси колесо катилось и грохотало по пустынным мостовым. Еще собаки чуяли присутствие страшной гостьи. Когда в разрывах истерзанных туч проглядывал бледно-желтый диск, они задирали морды и выли. Люди поеживались от этой нестерпимой собачьей тоски, пугливо крестились. И даже на заброшенных колокольнях сами собой звонили тогда колокола.