Клочья тьмы на игле времени

— Пусть так, — согласился Мернепта, высвобождая плечо. — Но молодой наследник Издрубала — отважный воин с горячей кровью. Он поведет на нас ассирийские полчища.

— Нет, — твердо сказал Вароэс. — Государство не может долго оставаться большим военным лагерем. Кроме традиции доблести, есть еще и традиция нравственности. Она важнее. Посему меркнет во времени звезда Ассирии. Она светится, падая за страшный горизонт. Крылья Лилит [32] сомкнутся над ней. Такому государству суждено пасть. Солдаты не могут править народами, как, впрочем, и жрецы… Особенно перевалившие за семидесятилетний рубеж.

Яхмос усмехнулся, но ничего не сказал. Мернепта непонимающе захлопал глазами.

— Достойнейший Вароэс намекает на пер-о, имя его священно для нас, ибо есть он живой бог Амон, — разъяснил Нопри последние слова халдеянина. — Но пусть не беспокоится Вавилонская коллегия, живой бог занят возвышенными заботами. Он готовится слиться с Озирисом, а неприятные и мелкие обязанности целиком возложил на нас, недостойных.

— Короче говоря, — вновь ухмыльнулся Яхмос, — наши мысли — это слова пер-о.

— Целиком доверяюсь вам, братья, — склонил голову Вароэс. — Но доверьтесь и вы мне. Будущее сложится по слову моему. Не будет вам хлопот ни от Издрубала, ни от молодого царевича. Только не ввязывайтесь в войну. А там, лет через двадцать, а может, даже и десять, вы не только вернете себе Финикию, но и Вавилон возродите, обрушив дымящиеся стены Ниневии. Она падет, как пали когда-то вы или как падете теперь, если двинете флот к финикийским портам.

— Ты запугиваешь нас, халдеянин? — с угрозой спросил Мернепта. — Или хочешь подкупить богатыми дарами своими?

— Ну при чем тут это? — возмутился Нопри, также накануне получивший золото, каменья и благовония, привезенные на ассирийском корабле. Белый шрам его даже слегка порозовел.

— Не надо смешивать политику с обычной дипломатической вежливостью, плутовато улыбаясь, поддержал его Яхмос.

Мернепта ничего не ответил и, отодвинувшись в угол, ненавистно посверкивал оттуда глазками, которые унаследовал от далекого предка гиксоса.

— Просто я хорошо умею читать звезды, достойнейший Правитель Дома войны, — равнодушно разъяснил Вароэс. — Ведь это мы, вавилоняне, и шумеры — учители наши — создали науку о движении звезд, нашли соответствия этих движений земным делам.

— Хватит о науке! — Мернепта раздраженно хлопнул ладошкой о полированный камень пола. — Слишком умные стали вы в своем Вавилоне. Не ум нужен сейчас, а воля и сила!

«То, что необходимо далее сделать, — это изменить наше воспитание. Сегодня мы страдаем от чрезмерного образования. Ценят лишь знания, но чрезмерные умники — враги действия. То, что нам необходимо, — это инстинкт и воля».

(Запись в лабораторной тетради: «Выступление Гитлера 27.IV.1923 г. в мюнхенской пивной».)

— Ум всегда нужен, — заметил Вароэс, не поворачиваясь все еще к Мернепте.

— Думать — это привилегия немногих, — изрек Яхмос.

— А что вы даете взамен остальным, многим? — Вароэс обвел взглядом молчавших жрецов. — Иерархия храмов ваших продумана блестяще. Но она кончается у колонн гиппостилей. А народу тоже нужно кое-что давать, кроме хлеба и красочных мистерий.

— Что именно? — тонкой, словно вырезанной из сандалового дерева, рукой Нопри поглаживал чернокрапчатое золото шкуры. Ему было, видимо, жарко, но он не решался сбросить ее с плеча.

— Игру. Подобную той, в которую играете вы.

— Объяснись, достойнейший, — верховный жрец все же чуть приспустил шкуру. На загорелой костлявой груди его сверкнула золотая медаль Высокого совета.