Клод Моне

Но это не значит, что носителей крови Моне на свете не осталось. У брата Моне Леона, умершего в Маромме в 1917 году, была дочь Луиза. В свое время она вышла замуж за доктора Лефебра, и их потомки имеют сегодня полное моральное право считать творчество своего великого двоюродного деда семейной собственностью. И они горячо и искренне радовались воскрешению сада в Живерни.

Наш рассказ был бы неполным, если бы мы не упомянули еще об одном воскрешении — воскрешении Жана Моне! Признаемся, что это очень странная история, но мы ее все же приводим.

2 декабря 1980 года в комиссариат полиции Нанта пришел сильно взволнованный человек — владелец книжного магазина с площади Биржи.

— Господин Жан пропал!

— Какой еще Жан?

— Жан Моне, внук художника! Я ему передал сорок пять тысяч франков, он обещал поместить их в банк, и вот… Его нигде нет! Господин комиссар, это похищение! На него напали! Такой прекрасный человек! Талантливый! Не хуже деда!

— Похищение? А может, он просто сбежал? Или покончил с собой?

— Да нет же, господин комиссар, не мог он покончить с собой! Если бы вы знали, как ему нравилось жить у нас!

И книготорговец поведал всю историю с самого начала. Жан Моне прибыл в Нант в ноябре 1976 года. С густой белой бородой и улыбкой, чуть насмешливой, он выглядел очень симпатичным.

— Мы сразу приняли его в семью. А дети и вовсе признали в нем дедушку! Образ жизни он вел очень спокойный. Писал картины, ходил на рыбалку, иногда помогал мне в магазине. Мы ему полностью доверяли. Да вот вам доказательство — у него были ключи от дома! Он часто заполнял чеки и относил их в банк. И суммы бывали немаленькие — больше, чем в этот раз, когда он пропал. Я просто не знаю, что и думать! Жан Моне много рассказывал нам о своем деде, правда, своего прошлого почти не касался. Мы только знали, что до приезда в Нант он жил в Германии. А больше мне и вспомнить о нем нечего. Да меня это и не интересовало. Ах да, он говорил, что у него хранится 26 картин покойного деда — в надежном месте, в сейфе, в Париже. Нет-нет, он никогда их мне не показывал. Он даже был членом жюри «Биеннале Рикар», ну, знаете, это конкурс художников-любителей… Он утверждал, что родился в Париже, на улице Лепик, 31 декабря 1895 или 1 января 1896 года. Он собирался купить ресторан «Сирена» здесь, в Нанте, на улице Бон-Секур, и мечтал, что полностью его переоборудует в духе этих заведений на Монмартре… Как раз на сегодня у него назначена встреча с нотариусом… Ну да, на 2 декабря…

Что ж, судя по всему, под прекрасной белой бородой «а-ля Моне» скрывался обычный мошенник.

Тем не менее удивления достойно то, что на протяжении целых четырех лет ему удавалось морочить голову многим жителям Нанта, и далеко не самым глупым. На фотоснимках, опубликованных после его исчезновения в газете «Пресс осеан», мы видим его в обществе заместителей мэра Нанта, которые внимательно его слушают. А он улыбается чуть насмешливо…

Он рассказывал, что в юности провел 15 прекрасных лет рядом с Пикассо. Он даже утверждал, что удостоен премии Римской академии! Очевидно, достигнув в своем обмане предела, он предпочел исчезнуть, пока его не разоблачили. 5 мая 1983 года исправительный суд Нанта приговорил его — заочно, поскольку отыскать его так и не смогли! — к четырем годам тюрьмы. За присвоение чужой личности и кражу крупной суммы денег.

Лжемоне арестовали 25 апреля 1986 года в Реймсе. 29 мая суд подтвердил первоначально вынесенный вердикт: четыре года заключения, из них два — в тюрьме строгого режима.

Человек, называвший себя Жаном Моне, обладал несомненным даром рисовальщика. Особенно ему удавались портреты. Ну как не вспомнить тут Клода — в те поры, когда его еще звали Оскаром? Когда любители рвали друг у друга из рук его карикатуры, продававшиеся в лавке гаврского торговца писчебумажным товаром, а сам он мечтал об одном — уехать в Париж?

— Я не дам тебе ни гроша! — сказал ему отец.

— Ну и не надо!

ПРИЛОЖЕНИЕ

Графологический анализ почерка Моне

— Что за удивительный почерк! — воскликнул Андре Кастело, которому я показал однажды несколько рукописных строк, оставленных мастером из Живерни.

На следующий день я уже явился пред очи Элен Бежо, давным-давно постигшей все тайны графологии.

С собой я принес несколько документов, написанных рукой Моне в разные годы его жизни, вплоть до старости, потрудившись предварительно тщательно прикрыть адрес (Живерни, близ Вернона, Эра) и подпись. Кроме того, содержание писем не давало ни малейшего намека на личность их автора, которая оставалась для графолога полной загадкой. Правда, я сообщил, что речь идет о человеке, жившем в XIX–XX веках.

Прошло еще несколько дней, и Элен Бежо принесла мне результат проведенного ею исследования. Ознакомившись с текстом ее отчета, я едва не потерял дар речи. И потому не могу отказать себе в удовольствии привести его здесь полностью. Итак: