Клод Моне

Жермена, супруга Альбера Салеру, оставалась последней из детей Алисы и Эрнеста Ошеде. Она родилась в замке Монжерон в 1873 году, а умерла 25 ноября 1968 года в Живерни, на небольшой вилле «Зяблики», расположенной на улице Клода Моне. Ее дочь Симона, родившаяся в 1903 году, вышла замуж за г-на Пиге и произвела на свет 12 детей, один из которых, Филипп, написал замечательную книгу о Моне — отчиме своей бабушки.

За два года до смерти Жермены ушел из жизни и Мишель Моне.

Когда-то Клемансо говорил о нем:

— С этими машинами он свернет себе шею!

Пророчество Клемансо сбылось.

В четверг 3 февраля 1966 года, возвращаясь из Живерни на своем роскошном автомобиле, Мишель врезался в грузовик. Спешил он в Сорель-Муссель, а в Живерни приезжал, чтобы поговорить с садовником Бленом и его женой, исполнявшей в имении обязанности сторожихи. Этим славным людям он полностью доверял. Заглянул он и на кладбище при церкви Святой Радегонды, постоял перед могилой отца, в которой теперь покоился и прах его любимой Габриэль, умершей двумя годами раньше. И вот он ехал по мосту в Верноне, по левой стороне… Впрочем, приведем лучше сообщение газеты «Демократ вернонне»[259]: «В нынешний четверг, в 15 часов 45 минут, автомобиль, сделанный „по особому заказу“ и принадлежащий Мишелю Моне, восьмидесятивосьмилетнему господину, не имеющему определенной профессии, съезжал с восточного конца моста Клемансо, намереваясь повернуть на бульвар Маршала Лек-лерка, в направлении к Руану, когда на него налетел грузовик, за рулем которого сидел Реймон Бруа, двадцатисемилетний житель Марей-Марли, работающий в фирме Лежандра, в Сартрувиле, двигавшийся по шоссе из Парижа в Руан.

После столкновения грузовик остановился у левого тротуара, тогда как машина г-на Моне продолжала движение. Она задела стоявшую на стоянке другую машину, после чего врезалась в парапет, ограждающий берег Сены.

Г-н Моне был извлечен из автомобиля в бессознательном состоянии бригадой пожарных и доставлен в больницу, где скончался в тот же вечер».

— Мы сделали все от нас зависящее, — рассказала Жизель Руа-Берри, работавшая в те годы анестезиологом в вер-нонской больнице. Но его грудная клетка была полностью раздавлена… Он даже не пришел в сознание…

Мишель встретил смерть в двух шагах от великолепного дома Пантиевра — того самого, который его отец, мечтавший уехать из Пуасси, хотел в 1883 году снять для семьи[260]. Похоронен Мишель Моне в семейной усыпальнице.

За год до кончины он передал в дар отделению социальной работы в Живерни пять миллионов франков (старых). В мае 1964 года он подарил музею Вернона картину «Закат солнца на скалах в Пурвиле». В этом же музее с 1925 года хранятся небольшой медальон, подаренный ему отцом, а также несколько картин с изображением нимфей. Так что туристам имеет прямой смысл сделать небольшой крюк и заехать в Вернон!

Мишель Моне умер, не оставив наследников. 4 марта 1964 года в Сорель-Мусселе он написал завещание, в котором говорится: «Законным распорядителем всей моей собственности назначаю парижский музей Мармоттана».

На самом деле музеем Мармоттана называют Академию изящных искусств[261]. Воображаем, какая суматоха началась вокруг Живерни, когда после смерти Мишеля был вскрыт пакет с его завещанием! Члены академии, судебные исполнители, нотариусы, жандармы, друзья, друзья друзей… Все хотели попасть сюда, все хотели увидеть происходящее в доме своими глазами! Набежала целая толпа! И никто из прибывших не обманулся в своих ожиданиях. Действительно, их ждало немало открытий. Около 120 картин! Из них 80 принадлежало кисти самого Моне, включая неоконченные, но не менее ценные. Остальные 40 составляли личную коллекцию старого мастера: Ренуар, Берта Моризо, Буден, Йонкинд, Синьяк, Кайбот, Сислей, Мане… Наследство оценили в 70 миллионов франков[262]. Нетрудно предположить, что на аукционах эта цифра выросла во много раз.

Академия срочно сделала ремонт в музее Мармоттана и подготовила залы для экспозиции коллекции из Живерни. Выставка прошла под названием «Моне и его друзья». Разумеется, вступая во владение наследством, академия тем самым брала на себя обязательство содержать розовый дом и окружающий его сад.

Вот тут-то и начались осложнения.

Весной 1973 года, с превеликим трудом раздобыв у хранителя музея Мармоттана Жака Карлю и постоянного секретаря Академии изящных искусств Эмманюэля Бондевиля разрешение на посещение розового дома, автор этой книги в указанный день и час стоял перед зеленой садовой решеткой.

Сторож и садовник Эжен Блен смерил меня взглядом инквизитора. Рядом с ним стояла огромных размеров собака — помесь немецкой и бельгийской овчарок, всем своим видом дававшая понять, что шутить она не намерена. Впоследствии я узнал, что эта псина, которую звали Ванда, совсем не такая злобная, как казалось. Пока же я протянул сквозь прутья решетки свой пропуск.

— Ну ладно уж, заходите…

Но в голосе и глазах сторожа я заметил не только подозрительность. Гораздо больше меня смутил мелькнувший в них… страх?

— Эй, вы! Только никаких фотографий!