Клод Моне

Слишком холодные — так оценило жюри «Льдины» Моне. Правда, второе полотно все же получило его одобрение, несмотря на то, что под картиной значилось имя «беспокойного Моне», художника, имевшего репутацию «любителя распалять страсти».

30 апреля Клод на вернисаже не появился. Во-первых, он в очередной раз сидел совсем без денег, а во-вторых, всерьез опасался, что перед ним и в самом деле разыграют комедию с «похоронами», о которой писали газеты.

Когда он все-таки пришел на Салон, то обнаружил, что его «Лавакур» висит в 15-м зале, то есть возле самого входа, где ни один посетитель не задерживается, да к тому же под самым потолком, где картину просто не разглядеть. Впрочем, кое-кто ее все же разглядел. А именно маркиз де Шенневьер, бывший директор Школы изящных искусств, который в своем отчете о выставке, заказанном «Газет», написал: «Пронизанная светом атмосфера „Лавакура“ превращает все соседствующие с ним пейзажи, вывешенные в этом же зале, в темные пятна».

Напомним, что в те времена не существовало осветительных приборов направленного действия, которыми сегодня оснащают выставочные залы, и картина, висящая в темном углу, действительно казалась черным пятном — если, конечно, не светилась собственным светом.

Итак, всего одно полотно на Салоне? Но Моне не спешил расстраиваться по этому поводу. У него возник грандиозный план — организовать первую персональную выставку. Инициаторами этого замысла выступили три человека: издатель Флобера, Мопассана и Золя Жорж Шарпантье, недавно выпустивший первый номер иллюстрированной газеты «Ви модерн»; главный редактор этого издания Эмиль Бержера; наконец, критик Теодор Дюре, опубликовавший несколько брошюр, посвященных импрессионизму, и восхищавшийся творчеством Моне. Справедливости ради к их числу следует прибавить и четвертого, этим четвертым был Ренуар. Ведь это именно он познакомил Клода с Шарпантье и его женой Маргаритой, хозяйкой известного в артистических кругах Салона на улице Гренель, в доме номер 11. Она принимала у себя всех тех, о ком говорил Париж, начиная с писателей, которых издавал ее муж, и заканчивая политиками и художниками. Особенно она выделяла Ренуара. Впрочем, стоило ей познакомиться с Моне, как она стала и его горячей поклонницей.

Выставка открылась 7 июня в небольшой галерее на Итальянском бульваре, в доме номер 7 — там же, где помещалась редакция газеты, руководимой Бержера. Моне отобрал для нее 18 работ, в том числе «Льдины» (она же «Ледоход»), отвергнутые Дворцом промышленности. Еще один повод показать, что он чихал на мнение седобородых старцев из жюри! Составление каталога взял на себя Дюре. «Клод Моне, — говорится в нем, — это художник, который после Коро сумел привнести в искусство пейзажа больше всех новизны и оригинальности. Если классифицировать художников по степени их самобытности и непредсказуемости, то мы без колебаний отдадим Моне место одного из мэтров…»

22 июня Моне получил от Маргариты Шарпантье письмо следующего содержания:

«Милостивый государь! Я знаю, что мой муж горячо желает иметь вашу большую картину „Ледоход“, и мне хотелось бы преподнести ему ее в подарок, приобретя на собственные средства. Я терпеть не могу торговаться, особенно с человеком вашего таланта, но я не в состоянии уплатить за нее две тысячи франков. Поскольку вы ее еще не продали, может быть, вы согласитесь на мои условия: полторы тысячи франков, выплаченные в три приема?»

Позвольте, позвольте, уж не сон ли это? До сих пор Моне предлагал будущим покупателям свои работы за двести, сто, а то и за пятьдесят франков. И вдруг — две тысячи! И даже с учетом уступки г-же Шарпантье «Ледоход», написанный на берегу одного из рукавов Сены, станет его первой картиной, проданной так дорого.

Стоит ли говорить, что эти полторы тысячи франков пришлись как нельзя более кстати?

Во-первых, потому, что в узком кругу ценителей живописи немедленно разнеслась весть о том, что Моне начал высоко котироваться. Во-вторых, потому, что Алиса смогла оплатить несколько самых срочных счетов.

И вот, вернувшись в Ветей, он пишет Шарпантье: «На днях ко мне заявился, потрясая гербовой бумагой, один давний кредитор. Я предложил ему в уплату те 500 франков, что вы должны передать мне в апреле. Если для вас это не имеет особого значения, хочу попросить вас, когда к вам придет некий г-н Латурт и скажет, что он от меня, будьте добры выдать ему эти самые 500 франков…»

Нам кажется, что он слишком небрежно обращается со своими друзьями? Что ж, таков его характер!

Написал он и Дюре: «Я много и успешно работаю… В один из ближайших дней собираюсь кое-что отправить вам в память о выставке, в устройстве которой вы приняли столь доблестное участие…»

Значит, он все же умел быть благодарным.