Клодина уходит...

– Фаншетта ещё спит, к тому же от этой угольной пыли у неё чернеют лапки. А мой Рено работает над статьёй для «Ревю дипломатик», в которой на чём свет стоит чехвостит Деклассе. Вот я и ушла, чтоб не мешать ему, к тому же у меня сегодня с утра всякая дурь в голове…

– Всякая дурь?..

– Да, у меня дурь в голове. А вот вы, Анни, стали вдруг вести себя очень уж независимо, вздумали одна, без гувернантки гулять по незнакомому городу. Где же ваш кожаный футляр для нот? А папка для рисунков?

Клодина поддразнивает меня, она выглядит такой забавной и милой в своей укороченной юбке и надвинутой на нос соломенной шляпке, со своими короткими кудрями и заострённым книзу личиком; на ней белая блузка из китайского шёлка, и от этого она кажется ещё смуглее. Её прекрасные золотисто-жёлтые глаза озаряют её всю, словно костры, разведённые в чистом поле.

– Марта отдыхает, – отвечаю я наконец. – Она утомилась.

– От чего? От того, что её слишком грубо потискал Можи? Ой, что я сказала? – тут же спохватывается она, лицемерно зажимая себе рот ладонью, будто пытается сдержать неосторожно вырвавшееся слово…

– Так вы думаете?.. Так вы думаете, что она… что он с ней делает то, что вы говорите?

Голос мой предательски дрожит. Клодина не станет мне ничего говорить. Какая же я глупая! Она поводит плечами, поворачивается на каблуках.

– Не следует вам принимать всерьёз всё, что я тут болтаю… Есть немало женщин, которые, как Марта, любят, когда с ними немного вольно обращаются на глазах у всех, общение же наедине – совсем другое дело. Это не мешает им быть очень порядочными.

Слова её меня не убеждают. «На глазах у всех – это уж слишком…»

Я иду в задумчивости рядом с Клодиной. Нам навстречу то и дело попадаются англичанки – сколько их! – и американки, уже в десять утра разряженные в шелка и кружева. Моя спутница привлекает к себе их внимание и в ответ смотрит на них с вызывающим безразличием. Один только раз она резко оборачивается и дёргает меня за рукав:

– Какая хорошенькая женщина! Вы заметили её? Эту блондинку с кофейными глазами?

– Нет, я не обратила внимания.

– Маленькая недотёпа! Так куда мы с вами направляемся?

– У меня не было никакой определённой цели. Я просто хотела посмотреть город.

– Город? Право, не стоит. Всё интересное можно увидеть на открытках, остальное – одни гостиницы. Пойдёмте, здесь есть чудесный сад, там мы сможем посидеть прямо на траве…

Я не в силах сопротивляться её бурной энергии и стараюсь подстроиться к её широкому и быстрому шагу. Мы идём по какой-то некрасивой улице, пересекаем Шварцес Росс, затем большую пустынную площадь, очень милую и провинциальную, немного грустную, с липами и статуями…

– Что это за площадь, Клодина?

– Эта? Не знаю. Площадь Маркграфини. Когда я не очень уверена, как что здесь называется, я всегда говорю, что это принадлежит Маркграфине. Вот мы уже и у цели, Анни.

Маленькая калитка на углу площади приводит нас в чистенький, ухоженный, цветущий садик, постепенно он переходит в парк, слегка запущенный парк, в глубине которого вполне мог бы стоять сонный старинный замок, каких ещё немало во французской провинции.

– Что это за парк?

– Маркграфини, разумеется! – уверенно отвечает Клодина. – А вот вам скамейка Маркграфини, вот солдат Маркграфини, а вот и её кормилица… Сколько здесь зелени, не правда ли? Здесь душой отдыхаешь.

Можно подумать, что мы в Монтиньи… но, конечно, там куда лучше…

Мы усаживаемся рядом на старую каменную скамейку.

– Вы любите свой Монтиньи? Это очень красивый край?

Жёлтые глаза Клодины вспыхивают золотым огнём, потом становятся влажными, она как-то по-детски протягивает вперёд руки…

– Красивый? Я счастлива там, как может быть счастлива частица живой изгороди, как ящерица, греющаяся на солнце на стене, как… я не нахожу подходящих слов. Бывает, что я возвращаюсь домой лишь поздно ночью, что мы возвращаемся, – тут же поправляется она. – Я научила Рено любить наш дивный край, он повсюду следует за мной.

Она с такой трепетной любовью говорит о муже, что мне снова становится бесконечно грустно, я готова заплакать.

– Он следует за вами… всегда!

– Но ведь и я следую за ним, – удивляется Клодина. – Мы всегда вместе, хоть и совсем не похожи друг на друга.

Я опускаю голову, черчу что-то зонтиком на песке.

– Как вы любите друг друга!

– Да, – отвечает она очень просто. – Это что-то вроде болезни.

Она на мгновение задумывается, потом переводит взгляд на меня.

– А вы? – спрашивает она неожиданно резко. Я вздрагиваю.

– А я… что я?

– Вы не любите своего мужа?

– Алена? Да нет, разумеется, люблю.

Я отодвигаюсь от неё, мне явно не по себе. Клодина порывисто придвигается поближе ко мне.

– Ах, «разумеется»? Ну тогда я понимаю, что это значит! К тому же…

Мне хотелось бы заставить её замолчать, но легче заставить замолчать разбушевавшуюся девчушку!

– …к тому же я не раз вас видела вместе. Он похож на дубину, а вы – на смоченный слезами платок. Да он у вас недоумок какой-то, болван, грубое животное…

Инстинктивно я загораживаюсь рукой, как от удара…