Клодина в школе

Я снимаю пояс и вдруг замираю перед комодом, загораживающим дверь в смежную комнату (засов с моей стороны), – ведь через эту дверь можно выйти в коридор. Я вижу в этом неумолимый перст судьбы. Теперь будь что будет, я не хочу, чтобы рыжая злодейка праздновала победу и говорила себе: «Я её заперла!» Я вновь застёгиваю пояс и надеваю шляпу. Во двор я не пойду – не такая дура, – я пойду к гостеприимным и приветливым папиным друзьям – они будут мне рады. Уф, какой тяжеленный комод! Совсем запарилась! Засов движется тяжело, его давно не трогали, дверь отворяется со скрипом, но отворяется. Комната, в которую я проникаю со свечой в руке, пуста, кровать не застелена. Я бегу к двери, она, к счастью, не заперта и, к моей радости, выходит в благословенный коридор. Как хорошо дышится на свободе! Теперь только бы не попасться! На лестнице – никого, на месте портье – тоже, все мастерят розы. Мастерите, мастерите – без меня!

Ночь на улице тёплая. Я тихо смеюсь. Однако пора идти к папиным знакомым. К несчастью, я не знаю дороги, а идти придётся в темноте. Ладно, кого-нибудь спрошу. Я решительно поднимаюсь вдоль реки и у фонаря обращаюсь к прохожему: «Скажите, пожалуйста, как пройти на Театральную площадь?» Он останавливается и наклоняется, чтобы получше меня разглядеть.

– Но, прелестное дитя, позвольте вас проводить, сами вы не найдёте.

Вот зануда! Я поворачиваюсь и живо ныряю во мрак. Потом спрашиваю дорогу у бакалейщика, который с грохотом опускает железный занавес своего магазина. И так, с одной улицы на другую, зачастую преследуемая смешками и фамильярными окликами, я добираюсь до Театральной площади и звоню в знакомый дом.

Мой приход прерывает трио скрипки, виолончели и фортепьяно, исполняемое главой семейства и двумя его белокурыми дочками. Шум, гам, хозяева вскакивают:

– Вы? Какими судьбами? Почему одна?

– Подождите, дайте сказать. И не сердитесь на меня.

Я им расписываю своё заточение, побег, завтрашние экзамены; блондинки помирают со смеху.

– Ах, как здорово! Только вы способны выкинуть такую штуку!

Папа тоже снисходительно улыбается.

– Не беспокойтесь, назад мы вас проводим и добьёмся, чтобы вас простили.

Какие славные люди!

И мы ничтоже сумняшеся музицируем. В десять я откланиваюсь и прошу, чтобы меня никто не провожал, кроме старой няни. Мы с ней идём по опустевшим улицам при свете взошедшей луны. Время от времени я спрашиваю себя, что-то скажет вспыльчивая директриса.

Няня входит со мной в гостиницу, и я обнаруживаю, что все мои подружки ещё во дворе – занимаются бумажными розами, пьют пиво и лимонад. Я могла бы незаметно проскользнуть в комнату, но предпочитаю устроить небольшую эффектную сцену. Скромно потупив глаза, я предстаю перед мадемуазель, которая при виде меня вскакивает на ноги:

– Откуда вы взялись?

Я киваю на няню, и та послушно произносит свой урок:

– Мадемуазель провела вечер с моим хозяином и его дочерьми.

Потом она что-то бормочет на прощанье и исчезает. Я остаюсь одна (раз, два, три) с… фурией! Глаза её сверкают, брови взлетают вверх и сдвигаются; остолбеневшие девчонки замирают с розами в руках. Глаза у Люс возбуждённо блестят, Мари вся раскраснелась, а дылда Анаис трепещет как струна – у меня сразу возникает мысль, что они немного под хмельком. Право, ничего плохого в этом нет. Мадемуазель Сержан меж тем молчит – то ли подбирает слова, то ли сдерживается, чтобы не сорваться. Наконец она открывает рот, но обращается не ко мне:

– Пора идти наверх, уже поздно.

Значит, гром грянет у меня в комнате? Пусть… На лестнице девчонки глядят на меня, как на зачумлённую. В умоляющем взгляде Люс – невысказанный вопрос.

В комнате воцаряется торжественная тишина, затем директриса суровым тоном осведомляется:

– Где вы были?

– Вы же знаете, у папиных друзей.

– Как вы осмелились выйти?

– Очень просто: сами видите, отодвинула комод, который загораживал эту дверь.

– Какое гнусное бесстыдство! Я расскажу о вашем безрассудном поведении вашему отцу, пусть порадуется!

– Папе? Да он скажет: «Что ж, я знаю, это дитя так любит свободу», – и с нетерпением будет ждать, когда вы закончите свой рассказ, чтобы снова окунуться в «Описание моллюсков Френуа».

Заметив, что девчонки внимательно слушают наш разговор, она поворачивается к ним:

– Ну-ка, все спать. Если через четверть часа у вас в комнатах ещё будут гореть свечи, я вам задам! А за мадемуазель Клодину я снимаю с себя всякую ответственность, пусть её хоть украдут сегодня ночью, если она того пожелает!

Что вы такое говорите, мадемуазель! Девчонки разбегаются, как испуганные мыши, и я остаюсь с Мари Белом, которая заявляет:

– Вот уж правда, тебя не запрёшь! Я бы ни за что не догадалась отодвинуть комод.

– Я в гостях не скучала. Но давай пошевеливайся, а то она явится задуть нам свечку.

В чужой кровати спится плохо. И потом, я всю ночь прижималась к стене, чтобы не касаться ног Мари.