Клокотала Украина (с иллюстрациями)

К кому же еще можно обратиться за помощью? Остаются только татары, а объединиться с крымскими татарами — значит накликать на себя гнев Московии, у которой военный договор с Польшей против Крыма, значит своими руками разрушить путь к взаимному разумению с московским царем.

«И тут печет, и там горячо!» — криво улыбнулся своим мыслям Богдан Хмельницкий. Не разрешив основного вопроса, нельзя было и начинать. Он снова окинул мысленным взором обстановку: «В Польше самая большая в Европе армия, пусть своевольная, но, когда придет нужда, под оружие встанет сто тысяч. К Польше прибавить еще Австрию и Францию. И с Московией у нее военный договор, а московская земля... — он зажмурился, но так и не мог представить себе ее границ. — А Украина? Притулилась к Днепру, как ласточкино гнездо к хате!»

От сопоставления этих величин Хмельницкому даже холодно стало. Пробовал советоваться с приятелями — все хорошо, пока не заговорит о татарах, а помянет этих нехристей — у приятелей вытягиваются лица, и они либо, без долгих размышлений, возражают, либо отмалчиваются. И видно, что начинают терять веру и в самое дело.

«Печет! — Богдан Хмельницкий тяжело вздохнул. — Вот Максим Кривонос, тот верит. Верит, что никакая сила не устоит против народного гнева, а это уже половина успеха. Скорей бы уж приезжал: надо подымать народ. Чтобы призвать татар, нужно сначала самим иметь армию, а то с такими ненадежными союзниками легко стать их же пленниками. Кошевой атаман уже дал знак, чтобы запорожцы возвращались на Сечь, их наберется тысячи три. Прибывает народ и из волостей. Надо и этих людей брать в науку, а у него пока что опытных старшин раз-два — и обчелся. Спасибо, прибыл Данило Нечай, казак смелый, в военном деле опытный. Прибыл и Яков Петренко, который знает толк в артиллерии. Уже и пушки вытащил из скарбницы. Взял из Сечи и одного писаря, Зорку, который обучен и славянскому и польскому языкам. Знает латынь. Теперь будет кому писать письма, а это сейчас всего нужнее: надо хоть на некоторое время усыпить внимание польских управителей».

И еще одна мысль упорно лезла в голову: кто он такой во всем этом деле? Только потерпевший обиду сотник, задумавший отомстить за попранную честь, или старшой над восставшими казаками? Если только потерпевший, то о больших силах нечего и думать, а старшим его никто пока не выбирал. Клейноды должна вручить прежде всего Сечь. Между тем кошевой почему-то тянет с созывом рады.

Богдан Хмельницкий сидел в комнате с маленьким оконцем, выходившим на майдан Сечи. Вот уже несколько недель, как он со своей свитой и слугами перешел в Чигиринский курень, но войско его оставалось на острове, да и не могло оно уже здесь разместиться. Хмельницкий поднял голову и только сейчас заметил за спиной своего писца Зорку. Тот совсем недавно окончил киевскую коллегию, и казацкий жупан все еще сидел на нем, как бурсацкая свитка. Зорка был молод, с худым вдумчивым лицом и длинными руками, которые он не знал куда девать, отчего движения его были резки, угловаты. Он понравился Хмельницкому своей рассудительностью и спокойным характером.

— Здравствуй, пане писарь.

— Вы звали меня, пане сотник? — спросил Зорка.

— Садись, казаче, к столу и давай писать. Прибыли вчера двое казаков с Брацлавщины, говорят — гетман коронный собирает уже на нас кварцяное войско.

— Того следовало ожидать.