Клокотала Украина

— Припекает-то как, должно к дождю.

— Поспи, казаче.

— Еще царствие небесное просплю. Чтобы спать не хотелось, ты расскажи, как вы с каторги вызволились. Это где было?

— У самой Шпанской земли.

— И это вы добирались домой через тридевять земель?

— Через шесть чужих стран пройти довелось.

Никитин отнес рыбу в каюк, а вернувшись, стал рассказывать о стае волков, напавших этой зимой на его хутор.

Когда спал полуденный зной, на горизонте замаячили на воде темные полоски, превратившиеся затем в байдаки. Было их не менее ста, даже в глазах зарябило. Пивень заметно побледнел, разволновался, начал тыкаться по берегу, как слепой щенок, подыскивая на всякий случай какую-нибудь спасительную жердь или бревно. Метла посмотрел на лошадей и отправился укрыть их за холмами, так как байдаки быстро приближались. Никитин и Пивень, прикидываясь простыми рыбаками, поплыли наперерез, как бы направляясь к островку.

Вскоре передний байдак поравнялся с каюком. На нем была мачта с парусами, два фальконета, бочка с сухарями и более полусотни немецкой пехоты. Наемники сидели на скамьях, развалились у бортов, весла без дела лежали в уключинах, так как посудину и без того очень быстро несло течение. Никитин, увидев немцев, хотел уже повернуть к другому байдаку, но Пивень придержал его за весло, и каюк понесло рядом с байдаком.

— Это такие же немцы, как и мы с тобой. Только для страха.

В это время на палубу торопливо вышел без шапки пучеглазый, круглолицый шляхтич с торчащими усами и с высоко подбритыми русыми волосами. Был он средних лет, статный, одет в жупан дорогого сукна.

— Вот они, пане полковник! — сказал кто-то по-польски.

Шляхтич подошел к борту.

— Кто такие? — крикнул он, подозрительно оглядывая каюк, но Никитину было уже за шестьдесят, а Пивню минуло сорок, и это его успокоило.

— Рыбаки, ваша вельможность! — быстро отвечал Пивень.

— Они тут все знают, задержите их.

— А ну, ты, старик, плыви ближе! — уже по-украински закричали солдаты, забыв, что они «немцы». — Знаешь здесь путь рукавами, чтоб в Затон попасть?

— Знаю! — ответил Никитин.

— Так лезь сюда!

— Тогда и я полезу! — крикнул Пивень, испугавшись, что один останется в каюке. — Мне здесь ведома каждая рыбка, каждая пташка. А вот что я еще вам скажу, панове молодцы... — и прежде Никитина вскарабкался на байдак.

— Хватит одного! — сказал полковник.

Пивень от такой команды чуть не свалился за борт: ведь он не знает здесь ни одного рукава, его сразу же раскусят и кинут ракам на поживу. Он умоляюше посмотрел на Никитина. Никитин тоже растерялся, однако продолжал плыть рядом с байдаком. И вдруг Пивень весь расцвел: ему пришла счастливая мысль.

— Панове молодцы! — обратился он к реестровикам и полушепотом продолжал: — Вам ведь невдогад, кто в этом каюке сидит?

Реестровики вопросительно подняли брови.

— Да это же друг-товарищ Самойла Кошки. Сорок лет в неволе вместе с ним пробыл! Где еще удастся вам увидеть и услышать другого такого...

Реестровики все кинулись к борту, так что байдак накренился набок, а полковник чуть не свалился с ног. Он грозно закричал, но на него уже не обращали внимания.

— Где он, где?.. Как тебя? Это правда — с Самойлом Кошкой? Тащите его сюда! Лезь, лезь... Да у него полный каюк рыбы. И рыбу давай: будет ужин!

Никитина на руках подняли на палубу. Он сопротивлялся, хмурил брови, убивался о каюке, но Пивень видел, что все это было нарочно: о каюке нечего было беспокоиться, так как реестровики уже привязали его к байдаку.

III

Никитина посадили рядом с рулевым, который держал под мышкой отполированный руками конец руля.

— Поворачивай, друг, направо, если хочешь попасть прямо в Затон, — сказал Никитин, поуспокоившись.

Рулевой недоверчиво посмотрел на него — правый проток был самый узкий, но и Пивень закричал:

— Держи, держи правее!

«С чего бы это начать? — терзался Пивень. — А вода, верно, холодная еще. Пускай уж когда по берегу волоком будут перетаскивать байдаки, тогда поговорю». — А сейчас давайте послушаем невольника, — сказал он уже вслух.

Никитин подождал, пока полковник скрылся в шалаше, и только тогда начал:

— На каторгу я, батюшки мои, не сразу попал... Меня сначала взяли в полон ляхи в московское разорение.

— Повсюду от них разор, от этих панов, — вставил, как бы между прочим, Пивень.

— Князь Любомирский сделал меня прислужником, определил к собакам...

— Мы люди вольные, и то к собакам приставляют, а ты о себе... — снова пробормотал Пивень. — Тут знатных казаков псарями делают...

На него с интересом посмотрели несколько реестровиков, но остальные накинулись:

— Не перебивай! Гнездюк, а туда же в казаки лезет...

— К собакам, — продолжал Никитин неторопливо, как бы для того, чтобы Пивень мог вставить словечко, — а маршалок княжеский и говорит: «Будешь, Пронька, стараться, князь скорее вольную даст». Стараюсь год, стараюсь два, не отпускают. Только на десятый год вспомнили, обменяли меня в Крым на какого-то своего слугу. — Он громко вздохнул, а за ним вздохнул и кое-кто из казаков.