Клокотала Украина

Чем дальше, тем резче сейм раскалывался на две части: одни предлагали мириться с казаками, выслушать депутацию Хмельницкого и послать к нему послов, другие и слышать не хотели о каком бы то ни было ублажении казаков, требовали самой суровой кары, готовы были стереть их с лица земли, чтобы даже имени их не осталось.

— Пускай с ними пан канцлер разговаривает. — Твердил свое Иеремия Вишневецкий, — а мы будем воевать!

Депутаты Хмельницкого с нетерпением ждали посланца из сейма, но он так до вечера и не явился. Обо всем, что там произошло, они узнали стороной, от Важинского, посессора пана Сенявского. Он явился к ним как старый приятель, хотя никто из них раньше с ним не был знаком.

— Здравствовать желаю, панове казаки! — шумно поздоровался он. — Не удивляйтесь, что шляхтич так просто приходит к вам. Тужу по Украине. Слово чести! Вы, понятно, ехали через владения пана Сенявского. Как там, много добра пожгли хлопы?

— Ехали через Сенявщину, — отвечал Вешняк, — но чтоб пожарища там были, что-то не заметили.

— Если бы сохранилось поместье, помог бы вам не только я...

— О какой помощи мыслит вашмость?

— Чтоб выслушали вас на сейме — это первое. Вы знаете, что сейм постановил начать войну с казаками, объявить посполитое рушение, чтобы собрать армию не менее чем в сто — двести тысяч.

— А Николай Потоцкий разве в игрушки играл, когда послал своего сына, гетманича Стефана, стереть с лица земли Запорожскую Сечь?

Важинский вздохнул.

— Да, был бы Николай Потоцкий, может, иначе бы все вышло. А теперь приходится трех рейментарей назначать вместо одного Потоцкого.

— Любопытно! Первый, конечно, Иеремия Вишневецкий?

— Не угадали, пане Болдарт! Первый — князь Доминик Заславский, из магнатов магнат, второй — Николай Остророг, подчаший коронный, весьма ученый человек, панове, а третий — ваш приятель, хорунжий коронный Александр Конецпольский.

— Передам гетману Хмельницкому о просьбе пана Сеняв...

— Важинского, — предупредительно подсказал посессор.

— ...Важинского и о его желании нам помочь, — закончил Вешняк. — Само собой, после того, как нас выслушают.

На другой день около полудня и в самом деле прибыл за ними правитель «великой канцелярии». Вешняк понимал, что теперь уже ничто не изменит решения сейма об объявлении войны, а потому положил воспользоваться своей миссией хотя бы для углубления раскола между двумя придворными партиями.

В боковом покое, где ожидали казацкие послы, сидели и прохаживались сенаторы, которым надоело слушать скучные речи провинциальных депутатов. Из зала долетали возгласы, смех, а чаще раздраженные выкрики. На казаков сенаторы поглядывали косо, но вместе и с любопытством. Наконец к ним, с подчеркнутой небрежностью, как бы между прочим, подошел молодой князь Любомирский и, подкручивая ус, спросил:

— Значит, хлопы решили разбоем промышлять? Шляхетских медов попробовать?

— Не так это, ваша светлость, — отвечал Мозыря, в свою очередь разглаживая усы.

Подошло еще несколько сенаторов.

— Да, врать вы умеете.

— Из уважения к ясновельможному панству я не скажу: с кем поведешься, от того и наберешься. Но простите, вашмость, кто хочет, пускай себе и так думает. Казаки если взялись за сабли, так на то была воля его милости короля.

— Воля короля? — остолбенели сенаторы.

— Казаков просили идти турка воевать, даже денег на челны прислали.

— А выходит, мы еще виноваты, — прибавил Болдарт.

— Панове! — закричал на всю комнату Любомирский. — Это неслыханно! Я предлагаю сейчас же выслушать казаков! — и побежал в зал заседаний.

Сенаторы, которые толклись в приемной, не понимая, в чем дело, спрашивали, переспрашивали, ахали и тоже бежали в зал.

Когда казацких послов наконец ввели в зал заседаний, все депутаты вскочили с мест, словно на сейм прибыл сам король, но на этот раз их подняло не почтение, а жгучая ненависть к казакам, которые осмелились не только проявить непослушание, но и опозорить на весь мир польскую армию. Вместе с тем их разбирало любопытство услышать от казаков еще об одном королевском заговоре.

Казаки шли к королевскому трону, на котором сидел примас, твердой поступью, чувствуя свою силу. Глаза шляхты горели злобой, — казалось, один неверный шаг — и их разорвут на клочки.

— От кого прибыли? — спросил вкрадчивым голосом примас.

Вперед выступил Федор Вешняк и с достоинством поклонился.

— От старшого войска его королевской милости Запорожского пана Хмельницкого, ваше преосвященство, с прошением.

Примас прищурился и уже ехидно спросил:

— А что вы скажете о воле его милости короля?

— Больше ни о чем не уполномочил нас говорить его милость гетман, пан Хмельницкий.

Среди сенаторов поднялся шум. Примас растерялся.

— Может, панове казаки не осмеливаются?

— Дозвольте, ваше преосвященство, огласить наши пункты.

— Но я своими ушами слышал, — выкрикнул разъяренный князь Любомирский, — что казаков подстрекал король!

В зале поднялся крик.

— Король подстрекал?

— Это измена!