Клокотала Украина

— Видел, как казаков заставляют борзых на поводке водить и топить печи панам полковникам. Дожила Украина: негде голову приклонить. А мы радуемся, что королю послушны. — Он с укоризной взглянул на Хмельницкого. Но тот снова углубился в свои думы. Максим повысил голос: — Нет, не для того у казака сабля на боку висит, чтобы панам-ляхам сладко спалось. Пришел на Украину непрошенный — уйдешь неоплаканный.

Хмельницкий очнулся от своих мыслей.

— Был бы у Речи Посполитой король как король — не ездили б на нем магнаты, может быть, все иначе повелось бы.

— Ко всем чертям короля! — разозлился вдруг Кривонос. — «Король»! Об Украине надо печалиться, а не о короле! Казак пана не знал вовеки, а сейчас их развелось у нас, как мух в Петров пост. Казак — неси сторожевую службу, ремесленник — плати пошлины, селянин — отрабатывай барщину, а они будут пановать да чужую славу наживать. — И после паузы Максим добавил: — Да еще над нами озорничать.

— И наш пан кошевой говорил, — вставил Остап, снова краснея: — «Сидит черт и скулит, что никак панам не угодит».

Хмельницкий сощурил глаза и хитро спросил:

— А что, если бы король задумал вырваться из-под власти магнатов?

— Кто же поступится своей выгодой? Так в узде и будет ходить.

— Верно! В Польше каждый лядащий шляхтич мнит себя королем.

— И норовит затоптать казака в грязь.

— Но есть и такие, которые понимают, что Речь Посполитая не может обойтись без запорожских казаков, понимают, что ими она сильна, вот и решили сменить гнев на ласку.

— От панской ласки, Богдан, лишились мы последних штанов и запаски [Запаска – род женской юбки].

— На Масловом Ставе мы положили на лед все казацкие клейноды, наше знамя и булаву. Кое-кто был даже за то, чтобы поднять восстание, лишь бы вернуть назад клейноды [Клейноды – знаки отличия, атрибуты власти].

Кривонос засопел и стал пощипывать свои усы, а Хмельницкий, улыбнувшись одними глазами, продолжал:

— Ну, а что ты скажешь, если я тебе покажу сейчас это знамя?

Он открыл ларец, стоявший на столе, и развернул перед запорожцами малиновое знамя с белым крестом.

У Кривоноса удивленно поднялись брови, а глаза так и засверкали. Да, это было то самое знамя, под которым он не однажды бился и против турок, и против татар, да и против шляхты. Дрался за волю, за веру православную, за казацкие старинные права. От волнения у него даже рука задрожала и потянулась к желтой бахроме. Скоро будет десять лет, как магнаты вырвали из рук казацких это знамя, и за что же? За то, что казаки спасли Польшу под Хотином, всю славу отдав им; за то, что ежедневно спасают польские земли от татар... Кривонос вспомнил, как Николай Потоцкий, тогда еще польный гетман, поносил казацкую старши́ну на Масловом Ставе, и его густые брови снова сошлись на переносице. Он пожал плечами.

— Не понимаю, Богдан...

— А когда я скажу, что канцлер коронный прислал еще и булаву, — и он положил руку на ларец, — а мне вот эту саблю от короля?.. Еще и с такими словами: чтобы казаки за свои права и вольности крепко стояли, чтобы не отдавали их шляхте на попрание, а если паны польские или разные дозорцы с теми привилеями не посчитаются, то есть у вас, мол, мушкет и сабля на боку. Ими, дескать, можете защитить свои ущемленные права и вольности.

— А потом на кол! — вставил Кривонос, зло улыбаясь. — Это что же. — упросили, что ли, вельможных? Правда ли, что ты с Барабашом и Караимовичем ездил на поклон к королю?

Хмельницкий, уловив в вопросе Кривоноса насмешливые нотки, вдруг нахмурился, по лицу его пробежала тень, и голос его как бы надломился. Он хлопнул крышкой ларца и стал ходить по комнате.

— Не я хотел видеть короля, а он меня. Король надумал по своему усмотрению начать войну с турками.

При упоминании о турках Кривонос даже привстал и засверкал глазами. Остап, прислушивавшийся к их разговору, тоже вскочил, словно нужно было уже выступать в поход. Хмельницкий следил за ними из-под прищуренных ресниц.

— Король желает, чтобы казаки вышли в Черное море турка попугать.

— А он что, не знает разве, что польские комиссары все наши челны сожгли после ординации? — возмутился Кривонос.

— Есть такие слухи, что есаул Караимович еще в прошлом году получил деньги на челны.

— И ты до сих пор молчал? — Кривонос даже толкнул Хмельницкого в плечо. — Знаешь ведь, что сечевикам и в плавни не на чем плыть.

— Так слушай дальше. После ординации нам не разрешили иметь свыше шести тысяч реестровых; ты кричал: «Хотя бы восемь тысяч!» — а сейчас имеем обещание: мол, увеличат вдвое.

У Кривоноса от его слов брови лезли на лоб.

— И только чтобы против турка пойти?

— Единственное условие!

Кривонос, вынув люльку изо рта, остановился посреди комнаты и молча уставился в пол. Остап смотрел на него такими глазами, будто от решения атамана зависела его судьба, а Хмельницкий снова присел к столу, как школьный учитель, который ожидал решения детьми заданной им задачи.