Клокотала Украина

Кодак был поставлен цербером над казацким Днепром: он закрывал беглецам доступ на Низ, на Запорожье, в Сечь, а запорожцам — возможность подниматься на волость.

— Умен был коронный гетман Конецпольский, умен! — сказал Иеремия Вишневецкий, оглядывая восхищенными глазами темное сооружение, расположенное на высоком берегу, как черный ворон на кургане.

Комендант приготовил для встречи торжественное слово о благородной миссии Речи Посполитой в этом диком краю, населенном варварами, о лучшем из лучших ее сынов, что не на перинах проводит жизнь, а в марсовых походах, но оказалось, что все это было напрасно. Вишневецкий, только после того как налюбовался фортецией, равнодушно ткнул руку Гродзицкому и, не дав ему рта открыть, сказал:

— Краше, величественнее трудно и придумать!

— Истинная правда, ваша светлость, — вставил наконец комендант.

— Сколько гарнизона?

— Шестьсот человек!

— Пан комендант не боится, что запорожцы и его сковырнут в воду?

Иеремия Вишневецкий имел в виду гетмана Сулиму, который, возвращаясь водой из морского похода, увидел новую фортецию, овладел ею и перебил больше двухсот немецких солдат. А коменданта, французского капитана Мариона, который запрещал продавать запорожцам порох, оружие и даже рыбачить на Днепре, бил их, истязал, Сулима приказал расстрелять. У Гродзицкого от этого напоминания пробежал по коже холодок, но он гордо ответил:

— Теперь пусть хоть сто тысяч обложит, и то не страшно, ваша милость!

Фортеция была обнесена валами саженей в десять вышиной, с бастионами на четырех углах и с глубоким рвом вокруг. Пленные татары каждый год подсыпали эти валы на один локоть. С внешней стороны к валам жалась слободка хат в шестьдесят. Жили в ней пришлые люди, торговавшие кожами, овчиной, овощами и горилкой.

За валами укрывался дом коменданта, казармы, плац для муштры, а к стенам валов прижались хатки ремесленников, некоторые такие маленькие, что только на четвереньках можно было в них забраться.

— Татары часто тревожат вашу милость? — спросил Вишневецкий, в надежде услышать, что враг где-то близко.

— В этом году они не осмеливаются сунуться в Дикое поле, князь!

— Может, коронного хорунжего боятся, Конецпольского?

Гродзицкий заметил в его прищуренных глазах насмешливые искорки и, в угоду ему, не без иронии ответил:

— Татарам такие игрушки не страшны, князь, им страшнее засуха в степи.

От его слов Вишневецкий сразу повеселел, стал шутить, сыпать остротами, а когда на столе, здесь, в дикой степи, появилось венгерское вино, он даже нарушил свой зарок и с удовольствием выпил бокал за здоровье осчастливленной этим пани Гродзицкой. За стенами фортеции без умолку шумели пороги.

Вишневецкий слышал про днепровские пороги, которые, как ступеньки, местами стертые, местами выщербленные, в двенадцати местах преграждали реку и лучше самой грозной фортеции стерегли Низ от охотников посягнуть на его волю; теперь он захотел увидеть их собственными глазами и вместе с конницей переправился через Самару.

Несколькими верстами дальше разведка наткнулась на неширокий след. Не меньше десяти всадников еще недавно проскакало в сторону Крыма. В передовом отряде разведки тоже было только десять человек, включая слуг и ротмистра Ташицкого, и потому они хоть и пошли по следу, но без особого пыла.

Разведка ехала день, миновала пороги — Кодацкий, Сурский, Лоханский, Воронову гряду, Княжий, Стрельчий, а след вел все дальше. Под вечер в степи послышался какой-то шум, словно впереди хлестал дождь, хотя на небе не было ни облачка. Шум все время усиливался, будто вода прорвала плотину и зальет сейчас всю степь. С кургана, стоявшего в стороне, можно было оглядеться окрест, и ротмистр Ташицкий повел туда свой отряд.

Солнце зашло, но небо еще пылало костром, отблески падали на воду, и она стала красной как кровь. В воздухе появились столбы мошкары, она забивалась в ноздри, лезла в глаза и немилосердно кусала людей, а на лошадей напали крупные и быстрые, как пули, серые оводы. Впереди вода поднималась, точно снежные сугробы, которые курились, рассыпались и таяли в струях реки. Оттуда и долетали рев, шум, шипение. Это был порог Ненасытец, ощерившийся семью рядами своих каменных зубов.

— А запорожцы все-таки выгребают на волость, — восхищенно произнес ротмистров джура.

Он был единственный украинец среди поляков, и они посмотрели на него с недоверием: через такое пекло разве что одна душа продерется. Казак объяснял:

— Против воды, конечно, не выгребешь, надо челн волоком тащить, а вниз я бы и сам пошел хоть через все пороги.