Клон Дьявола

Длина — пять футов от кончика носа до конца бесхвостой задницы. Ростки шерсти, пробивающиеся сквозь розовую кожу. За последние три дня животное набрало пятьдесят пять фунтов.

Боже мой, что же за тварь сотворила Цзянь?

— Смотрите, какие зубы, — прошептала она.

— Смотрю, — сказал Румкорф. — Ты что, не видишь?

Длинные и заостренные, зубы предка определенно предназначались для убийства. Для вырывания больших кусков плоти и глотания их целиком. Полный рот клыков и полное отсутствие резцов или коренных зубов.

Тим осторожно протянул руку и провел пальцами вдоль мощной головы животного:

— Этот нижний дентиарий такой мощный…

Тяжелая нижняя челюсть была по меньшей мере два фута шириной в основании, придавая голове широкую треугольную форму, сужающуюся к носу. Впечатляли бугры прилегавших к челюсти мускулов.

Клаус не был готов к такому. Тринадцать дней они не видели эмбриона вне утробы матери, с тех пор как Данте запретил вскрытия. Тринадцать дней назад, 115 фунтов назад.

— Тимоти, — сказал Клаус. — Немедленно приступайте к вскрытию Мисс Молочный Коктейль. Мы должны знать, отчего она умерла. Начинайте.

Тим побежал к трапу и спустился.

Клаус внимательно исследовал череп. Два фута в ширину, два в длину, последние двенадцать дюймов длины — ничего, кроме челюстей и зубов. Тем не менее существо обладало пропорционально большой черепной коробкой. Соотношение массы мозга к телу было близким к волчьему.

Череп был не единственной шокирующей особенностью. Передние лапы сохранили свое относительное преимущество длины перед задними конечностями. Существо должно двигаться полувертикально. Все лапы оканчивались мощными, мускулистыми пальцами, каждый увенчан шестидюймовым когтем. Малого радиуса кривизны, заостренные когти, как у крупной кошки.

— Теперь вы убедились, — взмолилась Цзянь. — Доктор Румкорф, пожалуйста!

— Рот закройте, — тихо проговорил Клаус. Больше он не потерпит неповиновения от Цзянь и Тимоти и будет время от времени напоминать им об этом. — Плод, несомненно, пройдет через большие физиологические изменения, прежде чем будет готов к рождению. Но чего я не могу понять, так это выпячивания у него на затылке. — Двухфутовой длины тяж хряща, тонкий, но крепкий, протянулся от затылка эмбриона.

Румкорф осторожно приподнял хрящ — находящаяся в процессе формирования кожа тянулась от него вниз к спине существа.

— Внешне очень напоминает разновидность спинного паруса диметродона, — сказал Клаус. — Не знаю, что вы кодировали для этого, Цзянь. Послушайте, вы же должны помнить что-то такое необычное. Скажите, а?

Цзянь посмотрела на плод, затем подняла взгляд на Клауса. В ее глазах стояли слезы.

— Я не помню, для чего это… — ответила она. — Но это неважно. Пожалуйста, доктор Румкорф, мы на острове, где никто нам не поможет. Мы должны остановить это, вы же можете попросить…

Цзянь, вы еще помните, как выглядит ваша психушка?

Она отпрянула, как от удара. Клаус знал, что она провела несколько лет в лечебнице, прежде чем соотечественники вернули ее к некоему подобию здравомыслия. Идеальная угроза, чтобы держать Цзянь в узде.

— Возвращайтесь к работе, — сказал он. — Этого зверя сотворили вы. Еще раз проверьте весь код, выясните, к чему нам надо быть готовыми. Вы меня поняли?

Цзянь попятилась, кивая, затем повернулась и пошла вразвалочку к трапу. Клаус не отрываясь глядел ей вслед, на случай, если эта жалкая толстая физиономия обернется. Один раз она это сделала, увидела, что за ней наблюдают, и еще быстрей заковыляла к трапу.

Оставшись один, Клаус смотрел на большой труп. Когти. Клыки. Эта широченная челюсть. Этот гребень.

Клетки выдержат.

Должны выдержать.

30 ноября. Пощечина

Имплантация + 21 день

Тим посмотрел на подвесной монитор — и его передернуло. Глотнуть бы сейчас чего покрепче, но он не решался вытащить фляжку из заднего кармана. При Румкорфе-то. И это, пожалуй, не лучший момент, чтобы напиваться.

Цзянь стояла рядом с экраном и тоже, подняв голову, смотрела на него, снова и снова бормоча что-то на китайском и переминаясь с ноги на ногу. Сейчас она ничем не напоминала ученого, а скорее походила на лунатика.

Румкорф сидел на табурете, попеременно глядя то на внутривенную иглу в своей руке, то вверх на монитор.

— Значит, игла вышла из вены, — монотонным голосом невозмутимого научного аналитика продолжал он. — Когда, по-вашему, это произошло, мистер Фили?