Клон-кадр

Иногда для поддержания себя на привычном финансовом плаву приходилось поднимать задницу со стула, но речь никогда не шла о разрыве оной задницы, как происходит, опять-таки, в большинстве случаев успешных карьер. Так же, как и о срыве головы на основе следующих из предыдущего пункта анальных травм. Все сводилось к тому, что время от времени я должен был ввязываться в интриги, которые, как ни крути, рано или поздно кто-нибудь обязательно начнет плести вокруг вашей утонувшей в редакторском кресле и начинающей обрастать жиром фигуры. Я с похуизмом взрослого человека разруливал отношения и плюхался обратно (в кресло). Многие вообще тогда завидовали моему похуизму.

Красть деньги теперь было неактуально. Впервые я столкнулся с ситуацией, когда в мои планы не входило увольнение. Я с удивлением осознал, что первый раз в жизни я реально расстроюсь, будучи уволенным.

Помимо удивления присутствовало и кое-что еще. Горечь. Признание поражения. Схема, по которой до сих пор катила моя жизнь, оказалась нефункциональной. В ней не была предусмотрена зависимость от других людей. Так же, как и их зависимость от меня. Любых людей (я имею в виду: вообще любых).

Горечь, превратившаяся в навязку. Не помню точно, сколько прошло времени, прежде чем навязка оформилась во что-то реально осязаемое, но не так уж много. Навязка разъедала изнутри, лезла в мозг, выгрызала внутренности. Штопором ввинчивалась в организм и болезненно ковырялась в подсознании. Никогда не следует недооценивать свои навязки. Они — то, что способно превратить вашу жизнь в ад.

Я не хотел просто так вот, под натиском обстоятельств, отрекаться от того, чем я жил все время до. Главным аргументом (уже давно скомпрометировавшим себя, старым и изжитым, но все еще — по инерции, по привычке — аргументом) был наш с Клоном излюбленный: кого прет, тот и прав. Я ничего не мог поделать с этим аргументом. Меня не перло. Вообще не перло.

О деньгах: денег мне, молодому специалисту со стабильным и фиксированным материальным достатком, теперь не хватало. Абсолютно. Еле сводя концы с концами, я понимал главное: начни я вдруг получать на тысячу, на две тысячи баксов больше — ситуация не изменится. Она будет той же. А именно: патовой.

Произошло необратимое: по поводу денег я начал париться. А в этом случае абсолютно без разницы, сколько вы получаете.

Сразу после того, как моя жена ушла от меня к Ролану Факинбергу, я выполнил следующие действия. Я размозжил об стенку сотовый телефон, продал машину (хотя у меня была хорошая машина, не такая, как у всех остальных, в ней была своя изюминка), уволился с работы и достал из пыльных антресолей «Зенит-Е» семьдесят какого-то года выпуска, решив, что теперь именно он будет обеспечивать мне прожиточный минимум. Можно было, конечно, еще и писать, но я не хотел писать — мне надоели мои дешевые, заказные, кондовые, беспонтовые и откровенно неинтересные тексты. А может, свою роль сыграло банальное пресыщение — не важно. Я имею в виду: теперь уже не важно.

Удивительное — рядом: сейчас мне вполне хватает того, что я зарабатываю. Несмотря на то что зарабатываю я намного меньше, чем в кресле, и вопреки избитым клише из глянцевой журналистики: «уровень жизни растет», «Москва — самый дорогой город мира» или «рост цен суть процесс необратимый». Я серьезно — вполне хватает.

Я же говорю: дело не в деньгах. Дело — в запросах.

Все мои запросы сейчас лежат у меня в рюкзаке. Плеер, несколько сидюков, необходимое количество пленок и «Зенит-Е» тысяча девятьсот семьдесят какого-то года. А если появятся новые — у меня есть карман, в котором после некоторых гонорар-променадов скапливается больше тысячи долларов США.

Денег, которые не говно.

Может, для вас этот город и самый дорогой, но мне вполне достаточно.

* * *

Памятник Ломоносову, как всегда, со всех сторон оккупирован плотно выпивающими людьми. Вкратце — аура местности: алкоголь, дурь, разгул, ошметки от закуски и пустые бутылки (есть еще полные — они стоят непосредственно на памятнике и полными пребывают очень недолго). Вольное студенчество, символизируемое пустыми бутылками. Впрочем, нет: пустые бутылки (за исключением разбитых) всегда собирает fuckовский бомж-бизнесмен Василий Иванович.

Василий Иванович: ушлый дедок, выбивший себе эту зону влияния у других сборщиков стеклотары. Примечателен тем, что не просто сдает бутылки, но на вырученные деньги еще и затаривается пивом. С которым, как несложно догадаться, снова приходит на fuck и устраивает там реальный круговорот бутылок (полных и пустых) в рамках одного отдельно взятого природного комплекса (fuck — именно природный комплекс со своей собственной грязно-бутылочной экологией). Бизнес цветет зонтичным соцветием: те, кто бухает на памятнике, — люди ленивые, и до ближайшей пивной точки (подземный переход между станцией метро «Библиотека имени Ленина» и Александровским садом, если нет уличных лотков с напитками и хот-догами непосредственно под Псковским забором) им передвигаться в лом.