Клонированная любовь: Как две капли

Возвращался ранним утром. Сошел с проходящего поезда, не спеша топал домой, наслаждаясь контрастом провинциального покоя со столичной сутолокой, вдыхал легкий, морозный воздух. Непонятно почему, где-то на подходе к дому меня вдруг начало одолевать неприятное, неуютное ощущение, вроде бы совершенно необоснованное, беспричинное. Уже войдя в подъезд, вдруг понял, точнее, разглядел на зависшей где-то в самом дальнем уголке сиюминутной памяти картинке, что на улице стоит тот самый темно-вишневый «ауди». Что-то захолонуло в груди. Как, значит, она там, наверху, в моей квартире? С этим парнем? Устроила себе «малину», дом для свиданий? Еще не веря, как ошпаренный побежал вниз, выскочил из подъезда, едва не налетел на стоящий у самого бордюра автомобиль, задрав голову, одичало уставился в свинцовые прямоугольники февральских окон.

Ошибки быть не могло. Номер «самобеглой коляски» я помнил хорошо.

Мышцы отяжелели от желания мчаться туда, наверх; за шкирку, как нашкодивших котят, вышвыривать их из квартиры, кричать ей в лицо какие-нибудь горькие, обидные слова: «Я для того дал тебе ключ, доверил жилище?» Уже на полпути схватился за сердце: а сам? Не вот так ли блудил? В чужой комнате, на чужой постели, невыносимо стесняясь самого себя перед своей же партнершей, стыдясь неодолимого желания ее тела? В черепе провернулась какая-то высокопарная фраза: «Грехи отцов возвращаются зачинателям».

Действительно, какое я имею право? Кто я ей такой? Отец? Но дочь каждого отца рано или поздно начинает жить взрослой жизнью… В конце концов, я тогда, в ту ночь, двадцать с небольшим лет назад, был даже младше ее сегодняшней!

А что она подумает, если я сейчас ворвусь в квартиру, буду изображать из себя оскорбленную добродетель? Что я на самом деле выслеживал ее? Что меня действительно интересует, волнует чужая половая жизнь? Что ради того, чтобы застать ее с мужчиной и насладиться зрелищем чужого совокупления, я часами таскался за ней по ночным улицам, торчал у дверей кафешек и гимнастических залов?

Боже! Какой позор. Какой позор!

Медленно остывая, вновь спустился вниз, к темно-вишневой иномарке. Дул неприятный, пронизывающий ветер. Взглянул на часы — черт, она уже пропустила первую пару! Вместо того чтобы учиться, ублажает утробу с каким-то «бриллиантовым мальчиком»! Ремнем бы! Интересно, кто его родители?

Чеканя шаг, прошелся пару раз мимо «ауди». Сунулся в подъезд — там теплее. Скоро, что ли, они там? Вспомнился французский фильм, просмотренный лет десять назад по видаку на полярной станции, когда туда начали забрасывать «перестроечные» кассеты. В нем молодая сексапильная любовница никак не могла расстаться со своим бой-френдом. Только они доходили до двери, обнимались на прощание — и их тут же с неудержимой силой тянуло в постель. Сами постельные сцены в ленте отсутствовали — нашу заполярную нравственность бдительно берегли, но в прихожей героиня возникала то в одном неглиже, то в другом, и каждый раз — во все более соблазнительном. Неужели и Ирина сейчас вот так же? Обнимает этого «аудивладельца», покоряет своей нежностью, своими ласками, и раз за разом тянет его в безумие простыней, в круговорот страстной неги, в западню разверстого, жадного, изнемогающего тела?

А он ведь, наверное, богатенький…

Или, может, доминирующую роль играет Ирина? На нее это похоже! Седлает его, как гордая и дикая амазонка, впиваясь кровавыми ногтями в плечи, подставляет грузно раскачивающиеся груди ласкам полыхающих губ?

Вышедшая на площадку старуха подозрительно, собрав рот гузкой, посмотрела на меня. Может, не узнала? Или узнала, но не захотела разговаривать?

Действительно, большего идиота трудно себе представить! Они там кувыркаются себе в удовольствие, а я, законный владелец квартиры, торчу у дверей, боясь позвонить и сказать: «Хватит, ребятки, на вторую пару опаздываете!»

А что, если я сейчас вот этим своим появлением, вторжением лишу ее счастья? Пусть даже не всего, а крупицы, мгновений? И ради чего? Ради утверждения моих заскорузлых удобств, прав на место под тусклым бобыльим солнцем? Стоят ли часы и даже сутки моего отжившего, эгоистического комфорта ослепительных мгновений ее наслаждения, яркого, полнокровного, головокружительного?

Старуха еще раз вышла из своей квартиры и еще более подозрительно окинула меня желтоватым оком. Смутившись и прикрываясь поднятым воротником, торопливо побежал вниз по лестнице. На улице вишневая жестянка на колесах по-прежнему пласталась на затоптанном снегу. В голове шевельнулась ерническая мысль: а может, мне насовсем уступить ей квартиру? А самому — в бомжи?