– Большая аллея… Средняя… Малая… Это пихта… Там шкиперский проход… Распивочная… Закусочная… А вот там – пойдем, чего покажу. Там у нас, как его, Обводной канал! – я был в недоумении, так как мы подошли уже к самому забору. – Обводной канал! Вот, смотри, блядь, опять написали, – он плюнул и принялся растирать локтем, потом показал под ноги: – Вот! Обводной канал! – под ногами его, вдоль забора, тянулся бетонный желоб. – Пустим здесь воду… Всю крапиву долой. Там будет Фонтанка. Ну, это, для баб, сам понимаешь…
– Так вы теперь кто? – спросил я, перешагивая через битые кирпичи.
– Все там же и все тем же…
– Как, – я остановился. – Как же тогда… Это?
– Это в свободное от работы время… Да ты пойми, маляр, – говоря это, он вытаскивал из зарослей какую-то ржавую проволоку, – теперь каждый образованный на счету! Половина за границу уехала… Вот ты: что ты сделал для граждан? Ты прислушивался к их нуждам? Нет? А вот ты прислушайся! Помимо своей основной работы! Как говорится. Вот я – вечер дежурю, днем тут. Кто будет порядок наводить?
– Все это хорошо, – сказал я, волнуясь, – но почему же вы не арестовали Еикина? Ведь он женщину топором зарубил!
– Кто тебе сказал?! – крикнул Епротасов – так громко, что обернулись двигавшиеся вдалеке. – Откуда ты знаешь? – зашептал он, придвинувшись ко мне вплотную. – Ты видел труп?
– Нет, но в газетах писали…
– Эх, ты! – лицо Епротасова исказилось, – «в газ-зетах пис-сали…» Если кто-то убит – должен же быть труп. Так или нет? Да мне – приди хоть сам адмирал Хронопуло и стукни кулаком по столу: «Протасов! Твою мать… У тебя там кто-то убит!..» Я скажу: «Михаил Николаевич… Покажите труп. Нету? Тогда извините меня! Здесь вам не Черноморское пароходство…» Зарубил… Да я же… Я же в то утро весь горморг перевернул вверх ногами! «Да вы что, – говорят, – товарищ участковый… Быть не могло…»
– Подождите, – я недоумевал, – вы хотите сказать…
– Надо же так огадить! Еиков убил старуху! Образованный человек… Образованный человек никогда не убьет!
– Выходит, его шельмовали?
– Шельмовали! Шельмовали. Это ты, маляр, верно сказал. То, что надо. Я же потом нашел… Этого пис-саку, я же его потом вытащил из бильярдной. «Что же ты, гад?» – говорю. «Ме-ме… Я, – говорит, – хотел сказать, что он ее трахнул». «Ах ты, гад! – говорю. – Я же тебя после этого… Не уважаю. Я тебя не уважаю после этого, понял, ты?» – «Ме-ме… Я хотел…» «Гад ты, – говорю, – вот ты кто!» «Мы, – говорит, – то-оже хотим…» – «Так делайте!» – «Мы делаем…» – «Что вы делаете? Нашелся один человек, у которого душа болит об культуре! Тут же его надо обгадить… Вы прислушайтесь к нуждам граждан! Вот же тут нассано в лифте – вытрите! Вот же на лестнице насрано! Унесите в мусорный бак! А Еиков – ведь он… Да, он нарушил. Один раз, в прошлом году, неправильно перешел…» Стой! – вдруг закричал он. – Иди сюда! Иди сюда! Я же предупреждал! Нельзя ходить по газону! – он начал хлопать себя по карманам. – Главное, если б прогресса не было… Есть же прогресс! В Эрмитаже никто не серет? Правильно? А раньше как срали! Так надо же думать… Как говорится…
Предметом поисков Епротасова оказался его блокнот.
– Вот, слушай, – сказал он, открыв его и подняв большой палец. – «У нас нет почти вовсе образованных людей, а есть огромная масса совершенно темных, неграмотных и – это, как его, – коснеющих в невежестве, из которого вывести их никому не приходит в голову». Знаешь… Стой тут, будем платить штраф! Знаешь, кто это написал?
Мне, однако, не удалось ничего узнать, потому что когда он перелистнул страницу, оттуда вылетели бумажки и повалились на землю. Епротасов шагнул и нагнулся, держа, впрочем, вытянутым указательный палец, но стоило ему протянуть руку, как дунул ветер, – бумажки подпрыгнули и полетели, кувыркаясь. Он распрямился и зашагал в погоню, бренча пряжками сандалет. Я двинулся было за ним, но остановился, подумав, что не лучше ли будет побыть одному, осмыслить, а потом все же главная моя цель – Ипат.
Я огляделся, ища такую аллею, где я мог бы пройтись, – но тут за деревьями что-то блеснуло, как будто начищенная до блеска труба, и я пошел к ней. Солнце замелькало в ветвях, иногда стреляя довольно больно, воздушный шар прокатился, тускло блестя, цепляясь за все обрывком нитки. Казалось, что этот блеск плывет сам по себе, тогда как пипетка переворачивается и дергается где-то вдали. Провожая шар взглядом, я увидел движение в глубине, остановился и повернул туда, чтобы оно меня развлекло.